Львы умирают в одиночестве

Верить ли приметам или не верить, доверять ли знакам судьбы или считать их случайными совпадениями, каждый решает для себя сам. Сработало ли проклятие увиденного до срока свадебного платья или просто напряжение, испокон веков существовавшее между двумя так тесно живущими народами, именно в это время вдруг вырвалось на поверхность, нам неизвестно. Но через два дня после случившегося в Стамбуле произошел погром. Кто-то распространил слухи о разрушениях, якобы сделанных руками греческих террористов, и разъяренная толпа турок ворвалась в квартал, где традиционно жили греческие семьи. Много часов продолжалась резня. Многие были убиты, ранены. Сожженные дома исчислялись сотнями, изнасилованные девушки – десятками. Огромное горе постигло живущих в Турции греков. И до мирного острова, где жили Калисто и Ибрагим, оно докатилось.

– Отец, ты собираешься отдать нашу сестру, свою единственную дочь, замуж за мусульманина? За одного из тех, кто жестоко уничтожает наш народ? – горячился старший брат Калисто Вазилис.

– В то время как все греки уезжают из Турции, ты хочешь остаться здесь, обречь нас на погибель, а нашу сестру на поругание? – вторил ему младший брат Димитрис.

Не буду долго рассказывать, какие ссоры бушевали в обеих семьях. Скажу только, что соглашение о помолвке было расторгнуто, и семья Калисто в спешном порядке собралась эмигрировать из Турции.

Не такова была эта девушка, чтобы легко согласиться на отъезд. Для начала она упрямо заявила:

– Я никуда не поеду! Ибрагим – моя судьба, и я останусь с ним, что бы ни произошло.

Не поддалась она ни на крики братьев, ни на угрозы отца. Но слезы матери сделали свое дело:

– Пощади нас, Калисто! – причитала та. – Ты же видишь, что происходит. Неужели ты хочешь, чтобы с твоей семьей случилось то же, что с греками, которые жили в Константинополе? Чтобы твоего отца и братьев насмерть забила толпа, чтобы тебя и меня обесчестили, а дом наш сожгли? Неужели мы мало любили тебя, мало баловали, что теперь ты желаешь нам такой судьбы? А ведь это может произойти в любую минуту, я утром слышала, как перешептывались турецкие мужчины на базаре и показывали на меня пальцем. Не губи нас, дочка!

И Калисто, ничего не боявшаяся, любому готовая дать отпор, не выдержала отчаяния матери и дала согласие на отъезд. В ночь перед отправлением корабля, на котором должна была отплыть семья, они с Ибрагимом тайно встретились в их укромном месте – на поросшем лесом горном уступе, надежно укрытом от любопытных глаз густой зеленью.

Ибрагим прижимал девушку к себе, целовал ее покрасневшие от слез глаза и умолял не отчаиваться.

– Я тебя найду, – твердил он. – Где бы ты ни была, куда бы тебя ни увезли, я найду тебя и приеду. Верь мне, только верь мне.

– Я верю, – искренне отвечала Калисто, исступленно гладя его лицо – резкие скулы, черные брови, щекочущие ладони густые ресницы.

На следующее утро корабль увез девушку из Турции.

Мой мобильник, до сих пор спокойно лежавший на столе, снова зазвонил. А я вдруг осознала, что не хочу даже смотреть на экран, видеть, кто требует моего внимания – Макс, Вадим или директор крупного телеканала, которому я обещала написать мелодию для заставки новостей культуры. Вся эта московская жизнь, с ее вечной суетой, мелочными проблемами, нелепыми связями, приносящими лишь маету и тоску, вдруг показалась мне такой далекой, такой искусственной! Негромкий голос Костаса заворожил меня, и я словно всем своим существом оказалась в том времени, когда юная Калисто, стоя по щиколотку в морской воде, встречала лодку своего Ибрагима. Не глядя, я сбросила звонок и отключила телефон.

– Продолжайте, пожалуйста!

– Я вас еще не утомил этой историей? – смущенно спросил Костас.

– Нет, что вы, – покачала головой я. – Мне не терпится услышать, что было дальше. Неужели они больше никогда не увиделись?

– Почему же, увиделись, – возразил Костас и в задумчивости пробарабанил темными от загара мозолистыми пальцами по столу. – Ведь Ибрагим обещал девушке, что приедет к ней, а он всегда держал свое слово. Только к добру ли это было, то, что он не смог нарушить свою клятву…

– Не к добру? – с тревогой спросила я.

Солнце уже опустилось совсем низко над горизонтом, замочило край своего алого одеяния в морской воде. Над деревенькой повисли сумерки – самое сладкое, самое упоительное время суток в этом краю. Море, очень спокойное, отливающее в закатном свете жемчужными оттенками, тихий плеск воды, запахи жареной рыбы из всех домов, крики и смех играющих во дворах детей, постепенно смолкающий стрекот цикад – от всего этого на утомленную душу снисходило умиротворение.

Камбала моя давно была съедена, графин с вином опустел. И Костас предложил:

– Может быть, спустимся к морю? И по дороге я расскажу вам конец истории.