Львы умирают в одиночестве

– Звучит пугающе, – фыркнула я, хотя стоило признать, что его слова затронули что-то глубоко внутри, и озноб пробежал по моей спине. – По-вашему, я – какая-то ошибка природы, неправильная женская особь? И как же мне жить, Владимир Петрович, после таких ваших откровений? – попыталась я перевести в шутку пугающий разговор.

Не отвечая, он шагнул ближе и, очень прямо глядя мне в глаза, произнес:

– Не разменивайся, Маринушка. Все это уйдет, развеется без следа. Останутся лишь слова, лишь книги… Только искусство останется. Это вечно, остальное же пыль, труха. Запомни, львы умирают в одиночестве.

И снова могильный озноб пробежал по моей обнаженной открытым вечерним платьем спине, и чем-то строгим, вечным и страшным дохнуло от его слов, от пристального взгляда. И все же я, со свойственным юности непрошибаемым веселым нахальством, лишь передернула плечами, отгоняя наваждение, и заявила:

– Бросьте, Владимир Петрович. Я больше не студентка, не неопытная девчонка, и ваши пророчества меня не пугают. Приберегите их для будущих первокурсниц.

Так сказала я и отвернулась, собираясь уйти. И тут же бурный вихрь времени снова подхватил меня, закружил… Перед глазами, сменяя друг друга, пронеслись эпизоды жизни – так быстро, что различить в них что-то было невозможно, осталось лишь смутное ощущение мельтешения ярких осколков, будто в калейдоскопе. Опять донеслись до меня вырвавшиеся из какофонии звуков обрывки некогда произнесенных кем-то слов, отзвуки когда-то любимых мелодий, смех давно ушедших друзей. Голова закружилась, и мне показалось, что сознание ускользает. Протянув руку, я попыталась ухватиться за что-нибудь, чтобы не ухнуть всем своим существом в черную дыру времени, и сжала пальцы вокруг чего-то округлого, гладкого и прохладного. Это ощущение помогло мне вынырнуть, остановиться, снова увидеть себя в очередном эпизоде из уже однажды прожитой жизни.

Когда сумрак перед глазами рассеялся, я поняла, что мои пальцы сжимали белую фарфоровую солонку – дешевенькую, из тех, что стоят на столах в средних по качеству забегаловках. В одном из таких заведений, за столом, застеленным скатертью с плохо отстиранными пятнами кетчупа, я и сидела сейчас. Передо мной стояла тарелка с дымящимся шашлыком. Рядом кто-то громогласно рассказывал что-то, кто-то смеялся, кто-то лениво перебирал струны гитары. Мне виден был край террасы, где мы сидели, поднимающиеся к реечному навесу спирали дикого винограда, а там, дальше – строгие колонны кипарисов и темное море, усыпанное серебристыми искрами звезд. Я вдохнула запах смолы, соли, нагретого солнцем камня, арбуза и лаванды, этот ни с чем не сравнимый, всегда узнаваемый запах крымского лета, и тут же поняла – ну конечно, я в Крыму, на съемках. Только что закончился очередной утомительный съемочный день, наша группа спустилась с гор, где мы снимали невероятные приключения героев, и теперь отдыхает, расположившись в полюбившемся за время киноэкспедиции прибрежном кафе.

Я поставила на стол солонку и, мельком взглянув на свои руки, заметила опоясывающий безымянный палец тонкий ободок обручального кольца. Муж мой, лихой каскадер, тоже был тут – сидел напротив за столом. Это его голос звучал сейчас громче всех. Рисуясь и мужественно играя мускулами, он рассказывал застывшей у стола молоденькой официантке, какой опасный трюк совершил сегодня на съемках, в горах.

– По сценарию герой падает с водопада, – повествовал он. – Надо было, конечно, глубину измерить, но мы такими мелочами не заморачиваемся. Прыгнули – и дело с концом.

– Ну что ты, Жека, – вклинился в разговор наш с мужем общий друг Леша, тоже каскадер, – девушке голову морочишь. Конечно, там перед началом съемок водолазы все облазили и измерили.

– А ну тихо! Нечего выдавать все наши профессиональные секреты! – со смехом шикнул на него мой супруг.

Официантка, блестя глазами, восторженно смотрела на него и изредка ахала, сраженная таким мужеством.

– Это же, наверное, очень опасно? – с придыханием спрашивала она.

– Ну что же, что опасно? Такая у нас профессия, – приосанивался мой муж, – повелители мосфильмовского кадра!

Официантка протянула руку и осторожно коснулась ссадины, пересекающей его предплечье.

– Это вы там… на съемках поранились? Ужас какой, вам надо быть осторожнее.

– Ерунда, – отмахнулся мой супруг, но руку не убрал, наоборот, придержал пальцы официантки ладонью.

«Да ведь у них роман, – внезапно отчетливо поняла я, – и, похоже, уже давно, пару недель». Только этим объяснялось то, как девчонка смотрела на моего мужа – с искренним испугом и заботой. И то, как он раскованно вел себя с ней, с этакими повадками гордого своей победой самца.

Но самым большим открытием стало для меня не то, что я вдруг разгадала неверность мужа, а то, что это никак не тронуло меня. Я просто равнодушно отметила про себя этот факт, занятая совсем другими мыслями. Все внимание мое сейчас было приковано не к парочке, щебечущей почти открыто, без всякого стеснения, а к ступеням террасы, на которых вот-вот должен был появиться Он.