Львы умирают в одиночестве

Он поднялся по ступеням и замер, оглядываясь, щурясь от непривычного после темноты яркого света. И я мгновенно подобралась, выпрямилась, словно всем своим существом потянулась к нему. Постановщик трюков, взрослый, опытный, сильный, едва ли не самый ловкий и спортивный из всей своей команды, но при этом лишенный щенячьего задиристого хвастовства, свойственного моему супругу и его коллегам. Самым забавным во всей этой истории было то, что моему мужу он приходился ближайшим родственником. Это его горбоносый профиль снился мне ночами, это в его жесткие, темные с проседью волосы я мечтала запустить пальцы, это с ним меня связывали странные, запутанные отношения, и благодаря ему я осталась совершенно равнодушна к сделанному на несколько минут раньше умозаключению.

Мне уже ясно было, что мы с мужем – разные люди, которых свела вместе хлестнувшая короткой вспышкой страсть. И вот теперь, когда эта страсть остыла, стало понятно, что ничего, кроме нее, нас не связывает. Наверное, я и замуж за него вышла только потому, что находилась под обаянием всей его семьи и того, что она олицетворяла – молодость, свободу, лихачество, слегка подзабытые мной после окончания института. В общем, все, чего на тот момент в моей жизни не было и что я обрела сполна по прошествии нескольких лет. И старший, и младший представители этого рода были для меня такими хулиганистыми пацанами, с которыми было весело и опасно. И я очертя голову ввязалась в замужество, не представляя даже, к чему оно меня приведет.

Все эти мысли пронеслись в голове, пока я не отрываясь смотрела на направлявшегося к нашему столику постановщика. Должно быть, что-то отразилось на моем лице, потому что Леша, до этого наигрывавший что-то на гитаре, вдруг отложил инструмент, тронул меня за плечо и сказал негромко:

– Марина, не надо так.

Его слова как будто стали спусковым крючком. Я поняла, вся эта насквозь фальшивая ситуация мне противна. Что я живу не своей жизнью и нужно что-то менять. Но что и как, я пока не понимаю.

Ни слова не сказав Леше, я поднялась из-за стола и, тенью проскользнув мимо сидевших за столом, пошла к постановщику трюков. Перехватив его на полпути, я бросила короткое:

– Прогуляемся? – и посмотрела на него, постаравшись вложить в свой взгляд все, что кипело у меня в душе.

Он, лениво дернув плечом, развернулся и спустился с террасы кафе вслед за мной. Муж, кажется, даже не заметил нашего ухода, увлеченный флиртом с официанткой.

– Послушайте, я давно хотела вам сказать… – волнуясь, начала я, когда мы отошли на достаточное расстояние от кафе.

Он же, остановив меня жестом, протянул с поразившим меня самодовольством:

– Марина, деточка… Пойми, мы не всегда получаем то, что хотим. А то у нас не жизнь была бы, а рай на земле. Придется тебе как-то с этим смириться.

Его слова будто хлестнули меня по лицу. Я внезапно осознала, что он получает наслаждение, вальяжно свысока отчитывая влюбленную в него девчонку. Что ему очень льстит вся эта ситуация, подчеркивает его мужскую привлекательность.

До чего же горько было получить такую отповедь в ответ на мое так и не состоявшееся признание!

И все же я, наверное, со всей силой юношеской наивности еще на что-то надеясь, спросила:

– Можно я тебя поцелую?

А он, подпустив в глаза порочной многозначительности, уронил:

– Да.

Я шагнула к нему, коснулась губами его твердых горячих губ, лишь на мгновение ощутила вспыхнувший внутри пожар и тут же отстранилась. Он смотрел на меня все с тем же ленивым интересом и, кажется, был очень доволен собой.

Ничего не сказав больше, я развернулась и направилась прочь.

Скинув туфли и ощутив под босыми подошвами прохладный песок, я пошла вдоль моря, прислушиваясь к его ночному шепоту. Луна поднялась уже высоко, расстелив на воде серебристую дорожку. Где-то далеко позади остались огни курортных развлечений, шум и сутолока зоны отдыха. Здесь же стояла тишина, нарушаемая лишь тихим плеском волн и шорохом моих собственных шагов.

Почему-то именно сейчас, по контрасту с идеальной, чистой и вечной природой собственная жизнь показалась мне особенно лживой и пустой. Устав брести по осыпающемуся под ногами песку, я опустилась на землю и вдруг почувствовала, что грудь мне теснят рыдания. Я всхлипнула – коротко, рвано. Потом еще раз. В горле жгло, горечь стояла на губах. Я ничком повалилась на песок, вдохнула его все еще отдающий дневным солнцем смутный запах и заплакала, впервые за последние дни дав себе волю.