– Слушание от первого ноября, имеющее целью подтвердить решение Министерства магии от четвертого октября. Указанным решением Корнелиус Освальд Фадж, министр магии, был признан опекуном Гарри Джеймса Поттера, в настоящее время ученика Хогвартской школы чародейства и волшебства,
Тот вскочил на ноги.
– Слушание от четвертого октября, в связи с прошением Альбуса Персиваля Вульфрика Брайена Дамблдора, директора Хогвартской школы чародейства и волшебства, в каковом прошении вышеназванный Дамблдор просит передать ему официальную опеку над Гарри Джеймсом Поттером, – он гордо повел плечами. Сколько раз за эти годы Гарри видел этот жест! – Уизенгамот в просьбе отказал, поскольку истец, несмотря на близкие отношения как с несовершеннолетним, так и с его покойными родителями, не подходит для роли опекуна. Отказ просителя взять опекунство на себя в момент, когда министерству стало известно о гибели родителей несовершеннолетнего, равно как и невнимание к условиям, в которых должен был находиться последний, привели к тому, что ребенок провел пятнадцать лет рядом с издевающимся над ним магглами.
– Но он же в этом не виноват! – не выдержал Гарри и, поняв свою оплошность, торопливо спрятался за широкой спиной Оливера. Люди вокруг дернулись, но имени его, к счастью, никто не назвал. Журналисты торопливо царапали что-то на пергаментах.
– В связи с отсутствием подходящей кандидатуры, Гарри Джеймс Поттер останется под опекой Министерства магии вплоть до своего совершеннолетия, а именно, 31 июля 1997 года. Министр Фадж обязуется…
– Достаточно, Уизли, – Боунс повернулась к сидевшей справа от нее ведьме в розовой мантии. – Паттерсон, ваше мнение?
– Отдел семейных отношений находит решение справедливым.
Гарри передернуло. Ну когда же Дамблдор скажет хоть что-нибудь? Или отец?
– Чендлер-Торп?
Остролицый мужчина кивнул:
– Отдел магических записей тоже поддерживает данное решение.
– Разве они не…
– Тс-с, – предостерегающе прошипел Билл. Анджелина чуть потрепала Гарри по колену, стараясь успокоить.
– В таком случае, все в порядке. И если у противной стороны не имеется достаточно веских возражений… – она осеклась, взглянув на поднявшегося на ноги Дамблдора.
Тот широко улыбнулся ей, потом Перси – словно раздувшийся от гнева чиновник был его любимейшим учеником, – и произнес:
– Подобные возражения у нас имеются.
Маг, сидевший почти у загородки, наклонился к директору, прошипел что-то угрожающее.
Фадж подскочил как ужаленный. В какой-то момент Гарри почудилось, что толстяк собьет директора с ног.
– Ну, право же, Дамблдор! – воскликнул он. – Мы все слышали, какое решение было принято по вашему делу. И вы не имеете права на пересмо…
– Мистер Фадж! – трубный голос Боунс достиг самых отдаленных концов зала. – Вы обязаны соблюдать тишину, пока вам не предоставят слова.
– Но я…
– Уймитесь, Фадж. Вы сейчас не судья, да будет вам известно. Профессор Дамблдор, понимаете ли вы, что ваше дело пересмотру не подлежит?
– Передать ребенка этим магглам, – прошипела Паттерсон, то ли позабыв про усиливающие звук заклятья, то ли решив не обращать на них внимания.
– Прекрасно понимаю, мадам Боунс. Однако за эти дни я узнал нечто, способное коренным образом изменить ситуацию.
Гарри заметил, как сидевшие в зале окончательно отвлеклись от своих газет. После секундной паузы Дамблдор продолжил:
– У Гарри есть еще один родственник, оставшийся в живых.
Кто-то тихо ахнул, многие зафыркали, но теперь к директору было привлечено внимание всего зала. Фадж поморщился, потом делано рассмеялся, зыркнув в сторону комнаты для наблюдателей:
– Да ну, Дамблдор? И что, правда родственник или только прикидывается?
Ответить директор не успел – Амелия Боунс перебила его.
– Вряд ли человека, о котором идет речь, можно счесть
– Полностью понимаю ваши сомнения, – любезно поклонился Дамблдор. – Но видите ли, мадам, он попросту
На долю секунду в зале воцарилось мертвое молчание, но люди почти сразу пришли в себя, и разразилась настоящая буря. Кто-то вскочил на ноги; мастеривший крылья маг выронил иглу, пустив всю работу насмарку.
– Что за галиматья!
– Настоящий цирк! – вопил кто-то, а из другого угла зала доносилось: – Боже правый!