Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

В июле 1699 года преосвященный Никита, архиепископ Коломенский, подал местному воеводе челобитную с жалобой на монаха-расстригу, при котором нашли некий корень и «малую книжку». Архиепископу пришлось принимать меры после того, как бывший конюший Сенька Казимер уличил монаха в занятии колдовством («волшебственным делом»)[297]. Ответчик, назвавшийся монахом Афанасием из Воскресенского монастыря, публично признался во всех преступлениях, но настаивал на том, что выдавший его Сенька на самом деле был его сообщником, и более того – инициатором и «мозгом» совместного начинания. По его словам, ранее в том же году они вдвоем отправились в Москву, где остановились у Сенькиного тестя: он-то и дал зятю ту самую «книжку». Сенька признал ее «загадочной», но никто из двоих не знал, что за волшебство содержалось внутри. Затем оба покинули Москву и направились в Коломну, находящуюся неподалеку. По пути хитроумный Сенька придумал, как получить верную выгоду от обладания книжкой: «Велел ему черноризцу он же Сенка сказывать про себя, что де он черноризец бутто знает ворожить о денежных кладех». В Коломне сообщники начали приводить план в действие. «У черноризеци у иных разных чинов людей Коломских жителей на дворех были де они черноризец с ним же изветчиком Сенком и ко той книшки они де не зная нарочно бутто читая тое книшку и ворожа и влив воду в сосуд смотря в тое воду и бутто де ворожили о кладах и бутто для выгонки нечистых дух»[298].

Свидетели из Коломны подтвердили, что шарлатаны бродили по городу, заходя в монастыри. Сенька возложил всю ответственность на бывшего компаньона, показав, что монаха приглашали в дом люди самого разного состояния, «и по той де книшки он черноризец читая налив воды с сосуд и смотря в воду ворожит он и годает о покладех в земле <нрзб.> и для возгони из домов нечистых дух. И по той ворожбе и гаданию в том девичье монастыре капал он черноризец землю того монастыря при игуменьи и при черноризицах а покладу же какую в том монастырь или где иный де он нашол ли, того де он Сенка не ведает»[299].

Это свидетельство и сама книжка вызвали смятение сперва в покоях архепископа, затем на дворе у воеводы. Дело заключалось в том, что язык в книжке не был русским – но каким именно, никто не знал. Воевода извещал Москву: «Для подлинного розыску по многие дни та книшка показывана тем людем которые знают иных земел языка, чтоб ее кто прочел». Но никто в Коломне не смог ее прочесть. Сбитые с толку представители местных властей отослали книжку и монаха, «заковав [его] в кайдалы», в московский Разрядный приказ, к его главе, боярину Тихону Никитичу Стрешневу, указав, что «вышеписаной книжки письма на Коломне прочесть никто не знает»[300].

Источником вдохновения для лжепредсказателя и основой доверия к нему было письменное слово, могущественное и таинственное. С обезоруживающей простотой монах признался, что он и предавший его сообщник сознательно пошли на мошенничество, но первоначальным стимулом к действию и причиной успеха явилась невозможность прочесть текст. Невразумительное писание стало верительной грамотой компаньонов-«гадальщиков», казавшихся вследствие этого таинственными и опасными – и не испытывавших недостатка в клиентах и деньгах.

Ореол таинственности всегда окружает заклинания, делая их в глазах народа проявлением высшей силы. В России, как и в других странах, волшебники добивались нужного впечатления, бормоча неразборчивые, но сильно действующие на сознание слова. Как показывали свидетели, обвиняемые шептали свои заговоры над сосудом с водой или отваром. «А какие они заговоры, того не ведаю». Невнятность речений колдунов отражалось и в том, что их ремесло обозначалось как «шептание», а сами они как «шептуны».