Магия убийства

За высокими мужчинами виднелся клок седых волос, чуть позже оказавшийся прической Ангелины Сергеевны Захаровой. Второй исконной представительницы «мухоморского» братства, единственной, кто здесь не плюнул на протокол и явился как положено: в потрясающем вечернем платье бутылочного цвета, в норковом палантине, с бриллиантами в ушах, на шее и на пальцах. В связи с чем новогоднее сияние Бадмы Петровича значительно померкло. Едва Ангелина Сергеевна подошла к своему бойцу-шаману, блеск бриллиантов убил сверкание расшитого золотой нитью атласа. А Вероника удивилась, вспомнив слова Эки, сказавшей, что Ангелина Сергеевна, полвека трудившаяся в Общем отделе ЦК КПСС, напоминает ей засушенную знаниями учительницу химии. Ничего о народном образовании в облике Ангелины Сергеевны не напоминало. Во всяком случае, ни один из преподавателей Вероники Полумятовой, включая директора школы и всех завучей, не держался так высокомерно и прохладно. Когда-то мадам Захарова, скорее всего, была неземной красавицей, но почему-то отказалась от малейших ухищрений пластической хирургии и позволила себе стареть — как есть. Не подкрашивать волосы, использовать для макияжа минимум — помаду и карандаш для бровей. Нетипичное по нынешним временам решение: высоколобое узкое лицо скатилось вниз, из-под набрякших век на общество взирали льдисто-серые глаза, казалось, принадлежавшие женщине моложе лет на сорок. Когда Инесса, взявшая на себя роль распорядителя, пригласила всех в столовую, Вероника мысленно поблагодарила судьбу, не посадившую ее за стол напротив строгой Ангелины Сергеевны.

Эка появилась в столовой, когда ее дед уже зачитывал первый протокольный тост за знакомство и открытие очередной «Битвы». Сменив наряд поклонницы аниме на форму японской школьницы — белые рубашка и гольфы, клетчатая юбка в складку, — Катерина, шаркнув ножкой, изобразила книксен и ловко приземлилась на свободный стул возле Вероники. Не шевеля губами, как чревовещатель, прогудела:

— Я попросила Инку посадить нас вместе. Дед меня искал?

Ника, благовоспитанно внимая тосту, едва слышно прогудела «не-а». Катерина выдохнула, потянулась к бокалу для шампанского, который ей тут же наполнил сидящий по правую руку от нее боец-антиквар. Вероника заметила, что помимо школьной формы Эка нацепила на себя браслет дивной красоты. Оплетенные толстой серебристой сканью камни-кабошоны, гладкие, переливающиеся, мягко посверкивали при каждом движении запястья. О том, что браслет является массовой поделкой знаменитой ювелирной фирмы, не было и речи. Лорхен научила Веронику разбираться в драгоценностях.

Эка заметила, что Ника любуется ее браслетом, и горделиво шепнула:

— Хорош, да? — легонько потрясла рукой, сжимающей ножку бокала. — Платина, не серебро.

— Полный отпад. Фамильный?

— Не. Подарок. Со школьной юбкой он, конечно, смотрится смешно, но авось… — Взгляд деда, сидя зачитывающего приветственный тост, воткнулся в шепчущую внучку, и Эка тут же вытянулась в верноподданническую струнку и начала внимать.

…Проголодавшиеся гости отдавали должное каре из ягненка, вдоль стола, подкладывая мясо и горячие закуски, кружила нянюшка Анастасия. Все блюда были восхитительными! Вероника даже пожалела, что профессиональное любопытство проснулось в ней слишком поздно: сейчас она хотела б хоть одним глазком заглянуть на кухню Кощиных и поинтересоваться, а нянюшка ли, собственно, все эти яства приготовила. Разнообразие закусок намекало, что банкетное великолепие прилетело к столу на грузовом вертолете, из ресторана (принадлежащего рачительному Эдуарду Кузьмичу, не тратившему денег зря).

Над столом, развлекая присутствующих, тек повидловый голос Аркадия Валентиновича. С опытностью кавказского тамады и завсегдатая великосветских поэтических салонов, он вел застольную беседу, перетекая от цветистых шуток к умностям. Гости, чинно пережевывая, слушали; хозяин дома поглядывал на антиквара с ласковостью; нянюшка ревниво поджимала губы, разглядывая почти нетронутую тарелку болтуна. Постепенно разговор, естественно, ступил на рельсы непознанного:

— Эдуард Кузьмич, а как же церковь? Вам недостаточно веры, отправляющей нас всех в загробную жизнь? Нужны другие доказательства? — Слова сыпались из антиквара, как рис из рваного пакета.

— Вера? — задумчиво переспросил бывший цэковский функционер, поглаживая пальцем лежащий на столе сервировочный нож. — Вера подразумевает сомнение, иначе она в принципе бессмысленна. А у меня с этим туго: я совершенно убежден, что Бог — есть.

Авторитетное заявление главного устроителя эзотерической «Битвы» заставило Аркадия Валентиновича на некоторое время онеметь, задуматься над следующим глубокомысленным вопросом, но эстафету уже приняла госпожа Захарова:

— Гордыня обуяла Эдуарда Кузьмича, нету ему дороги в церкву. Самоуверенность, гордыня — смертный грех, напомню. Который стоит первым в списке оных.

— Ах, кто бы говорил, душа моя, — елейно буркнул Кощин. — Сама замаливать изволишь?

— Да было бы чего. Я б с радостью!