Магия в сердце

– Корделия, пожалуйста, – взмолилась Ларкин. Отведя взгляд от Астрид, Корделия увидела, как Ларкин изо всех сил держится за мальчиков, а ветер тащит их всех к открытой двери. – Корделия, перестань!

– Что перестать? – крикнула она, ветер унёс её голос, как только слова сорвались с губ, но Астрид, похоже, всё равно их услышала.

– Ураган, Корделия, – ответила она, и хотя её голос снова звучал спокойно, Корделия расслышала страх, таящийся под этим внешним спокойствием. – Ураган исходит от тебя.

30

Ветер свистел в доме и снаружи, развевая волосы Ларкин и хлеща её по коже. Как она ни старалась упереться каблуками в деревянный пол домика тёти Астрид, ветер всё равно тянул её к открытой двери. Удерживая одной рукой Дэша, а другой – Зефира, она не могла ни за что ухватиться, да и не понимала, за что ей вообще держаться. Мебель тёти Астрид тоже медленно ползла к дверному проёму.

Фиолетовые занавески с узором «пейсли» вытянулись горизонтально, карнизы отогнулись от стен. Часы, расписанные разнообразными птицами, упали на пол, разломившись надвое. Книги, заполнявшие книжные полки тёти Астрид, порхнули прочь, одна из них едва не задела лицо Ларкин. А в центре этого хаоса стояла Корделия, глаза её пылали, а кулаки были сжаты.

Ларкин заметила, что ветер не тронул подругу. Ни одна прядь волос даже не была взъерошена. Каким-то образом воздух вокруг Корделии оставался неподвижным.

«Магия, – подумала Ларкин, – но это невозможно. В семье Корделии никогда не было людей, владеющих магией». Но сразу же за этой мыслью ей вспомнились слова Озириса, сказанные в ночь его смерти: «В каждом человеке есть магия. Если она не поднимается на поверхность, это не значит, что её нет внутри». И вот магия Корделии проявилась.

«Ураган исходит от тебя», – сказала Корделии тётя Астрид. Это звучало нелепо, но после всего, что произошло за последние несколько дней, в этом был некий смысл. Ураган был связан с гневом Корделии, которая сейчас стояла в самом «оке бури».

Ларкин давно была знакома с приступами ярости Корделии, с тем, как её вспыльчивость, будучи спровоцирована, захлёстывала подругу с головой. Однажды, много лет назад, Ларкин случайно разбила одну из кукол Корделии, и Корделия не разговаривала с ней неделю, а через неделю и день даже не могла вспомнить, почему она вообще разозлилась, и они продолжили дружить дальше, как ни в чём не бывало.

Трудно было вразумить Корделию, когда она была действительно, по-настоящему разгневана, а Ларкин никогда не видела её в такой ярости, как сейчас. Но Ларкин поняла, что должна попытаться, когда посмотрела на Зефира и Дэша, широко распахнувших глаза в ужасе, и ощутив, как её собственное сердце гулко колотится от страха.

Ларкин, напрягая все силы, подтащила мальчиков против ветра к камину тёти Астрид, выступавшему на полфута из стены. В кирпич камина были вбиты железные крюки, ранее удерживавшие деревянную полку, которую уже сдуло ураганом.

– Держитесь, – велела она им, хотя знала, что они не нуждаются в приказах. Она положила их руки на крюки и не отпускала, пока не убедилась, что мальчики крепко держатся. Она подтолкнула их к дальнему краю камина, надеясь, что несколько дюймов кирпича хотя бы отчасти укроют их от сильного ветра. Затем она расправила плечи и повернулась лицом к подруге.

– Будь осторожна, – крикнул Дэш, чтобы Ларкин могла расслышать его за гулом ветра, хотя она была всего в шаге от него.

– Буду, – заверила она его. В конце концов, если кто и знал о неистовом нраве Корделии больше, чем Ларкин, так это Дэш.

Мышцы Ларкин заныли от напряжения, когда она сделала шаг к подруге. Ветер отбросил её в сторону, и она упёрлась боком в спинку дивана. Хотя диван был достаточно большим, чтобы на нём с комфортом могли разместиться пятеро, даже его медленно волокло к открытой двери.

Ларкин сделала ещё один шаг, затем ещё, и ей казалось, будто к её ногам привесили мешки с песком. Ветер трепал её волосы и одежду. Корделия не смотрела на неё, всё её внимание было приковано к тёте Астрид, которая не двигалась с места, бесстрастно глядя на девочку.

– Корделия! – закричала Ларкин, ветер сорвал слова с её губ и унёс прочь. Но Корделия, должно быть, расслышала её, потому что вздрогнула, как будто звук её имени причинил ей боль. Тем не менее она не повернулась к Ларкин; весь её гнев и ярость были направлены на тётю Астрид.

– Верни. Его. Нам, – процедила Корделия, крепко сжимая челюсти после каждого слова.

Но если тётя Астрид и чувствовала силу ярости Корделии, то не показала этого. На ненависть в глазах Корделии она ответила сочувствием и, как показалось Ларкин, чувством вины.

– Я не могу этого сделать, – произнесла тётя Астрид. – Не «не хочу». Не «не должна». Просто не могу.

Это было важное различие, но Корделия, похоже, была слишком поглощена своим гневом, чтобы расслышать его.

– Ты должна! – рявкнула она, и её голос сорвался на последнем слове, хотя она всё ещё держалась прямо и непреклонно, готовая нанести удар. – Он нужен Топям!

– Не нужен.