Магнолии были свежи (СИ)

— Вроде бы Эффи, — пожала плечами девушка. — Она все что-то бормотала себе под нос.

— Понятно, — угрюмо кивнула Мадаленна. — Спасибо.

— Мадаленна, — тронула ее за рукав Алиса. — Вы ведь с Дафни тут будете? — Мадаленна кивнула. — Позовете нас, когда результаты будут раздавать, пожалуйста? Мы будем в кофейне «Золотой слон».

— Конечно. — рассеянно ответила Мадаленна и подошла к окну.

Все еще зимние сумерки наползали на весенний закат, и она смотрела на то, как снег с деревьев медленно падал на пожухлую траву в саду. Снег в Лондоне редко оставался после Рождества, обильные снегопады приходили внезапно и так же внезапно таяли, оставляя за собой только лужи и серые сырые сугробы, одиноко лежащие на газонах. Но Мадаленна любила такую погоду, она напоминала ей весну, и каждый день в январе она торопила к февралю, а тот к марту. Подумать только, она присмотрелась к черному дереву, через месяц она будет уже в Италии. Теплое солнце, белый камень, красные черепичные крыши, из-за которых видны клочки гор и море. Синее-синее море, плещущее за поворотом улицы. Она будет срывать апельсины, достанет мамину шляпу и целыми днями будет писать об искусстве. И это будет совсем несложно, ведь вся Италия — от разноцветного зонта на витом балконе до голубой машины у зеленого дерева, — была искусством.

— Мадаленна, — услышала она голос Дафни и наморщилась — ей не нравилось, когда ее выдергивали из фантазий. — Хочешь послушать, как отвечает Эффи?

— О чем ты? — но ее уже потащили за собой, и она оказалась у приоткрытой двери кабинета. — Подслушивать нехорошо.

— Тогда пусть тот, кому нехорошо, и не подслушивает! — отпарировала миловидная блондинка, ее звали Мэйбл. — А нам интересно.

— Тихо! — шикнула на них другая девушка. — Нас сейчас услышат.

Мадаленна хотела отойти, хотела встать в позу и надменно сказать об их недостойном поведении. И не смогла. Она не могла отойти от двери, не могла перестать слушать голос Эффи, немного дребезжащий, не могла перестать смотреть на синий рукав свитера. Все внутри говорило, как нехорошо она себя ведет, но Мадаленна лишь тряхнула головой и прислушалась.

— Расскажите мне, пожалуйста, про Северное Возрождение в Германии.

— Северное Возрождение?

— Да.

— Секунду, — голос Эффи сорвался, и она откашлялась. — Самый известный художник этого времени — Альбрехт Дюрер. На его творчество оказало сильное влияние итальянское Возрождение. Его Адам и Ева с одноименной картины отличаются абсолютно естественными пропорциями и движениями, будто его герои — живые люди.

Деревянная ручка врезалась Мадаленне в лоб, ее тесно прижимали с двух сторон, и сумка съехала на правый бок, но ей было все равно. Она жадно слушала разговор студентки и преподавателя, заранее зная, что через несколько минут она не будет находить себе оправдания и станет считать себя самым недостойным человеком. Но все это должно было быть потом, а сейчас ее волновали только те слова, которые долетали до нее.

— Достаточно, мисс Досуен. — Гилберт вежливо прервал ее. — Ваша работа на моих занятиях была безукоризненной, и все ваши эссе оценены высшим баллом, поэтому, я полагаю, этого достаточно.

Мадаленна почувствовала укол ревности и отскочила от двери, когда услышала шум отодвигающегося стула. Что она скажет мистеру Гилберту, когда он увидит ее здесь, стоящую около двери и подслушивающую? Разочарование в его глазах было бы невыносимым. Мадаленна застыла на месте, не смея двинуться ни вперед, ни к скамейке. Что-то должно было произойти, слышался тихий голос, что-то должно было случиться.

— Подождите, сэр! — воскликнула Эффи, и Мадаленна застыла на месте. — Пожалуйста, не уходите. Мне нужно сказать вам… — черное пальто застыло у двери. — Мне нужно спросить у вас кое-что.

— Что именно? По предмету?

— Да. Нет!

— Мисс Доусен, вы меня тревожите. Уверяю вас, нет ни одного вопроса, на который бы вам не смог бы ответить мистер Лассинг.

— Но он не вы!

— Поверьте, опыта и знаний у него достаточно, чтобы ответить на интересующие вас вопросы.

— Но мне нужны только вы! — вырвалось тихо у Эффи, и Мадаленна почувствовала резкий толчок в спину.

Краска на ее щеках поблекла, и она машинально представила себе увядшую пуансетию. Она, наверное, должна была быть бледно-розовой с лепетсками, которых нельзя тронуть — те сразу рассыпались на руках.

— Мисс Доусен, я ценю вашу привязанность ко мне как к преподавателю, — начал было Эйдин; его голос был все таким же ровным, но его перебила Эффи.

— Нет, сэр, мне нужны только вы!

— Мисс Доусен, — мягко начал после паузы мистер Гилберт. — Если вы кому-нибудь проспорили подобный фант, — но его снова перебили.

— Как вы можете так говорить?

На какое-то время в кабинете воцарилось молчание, а потом послышались всхлипы, становившиеся все громче и громче. Мадаленна рассеянно похлопала себя по карманам, но носового платка нигде не было. Потом она услышала звон стакана и бульканье воды, и рыдания Доусен поутихли.