Магнолии были свежи (СИ)

Она поправила на себе пиджак и пошла в сторону домика, там у нее оставалась ее корзинка, и Мадаленна боялась, что больше никогда не сможет туда зайти, чтобы не вспомнить все, что произошло потом. Она застыла на пороге, когда увидела тот же самый призрачный свет, льющийся из крыши, точно похожий на тот, который она увидела, когда не стало дедушки. Слезы сняли тяжесть с груди, поцелуй ослабил первую боль от потери, она выплакалась на плече человека, которого любила, и на какое-то время воспоминание о произошедшем ослабило нервное потрясение. Мадаленна потянула за ручку двери, как Эйдин возник перед не и быстро прошел в комнаты.

— Вы ведь забыли корзинку? — послышался его голос. — Плетеную с украшенной ручкой.

— Да.

— Вот, держите.

Он вышел на порог вместе со своей находкой, потом взял ключи из ее руки, оказывается, все это время она их судорожно сжимала, на ладони даже осталась красная отметина. Ей следовало отсюда уйти, но новое чувство смущения не давало ей повернуться и пойти в сторону за Гилбертом. Его шаги удалялись, и Мадаленна с облегчением подумала, что он решил уехать, как те затихли, и она снова почувствовала еловый одеколон сзади себя. Ее не просили повернуться, Мадаленна сама развернулась и поглядела на Гилберта. То, что произошло уже было прошлым, и этого изменить было нельзя. А она просто струсила, раз решила сбежать от произошедшего, снова решили закрыть глаза руками и притвориться, что ничего не было. Филип Смитон многое ей прощал, но трусость — никогда. Она подошла поближе и вгляделась в любимое лицо. Эйдин стоял, не шелохнувшись, и только снова взял ее за руку, когда она поравнялась с ним. Кто сказал, что ему было легче, чем ей самой? Ее никто не заставлял отвечать на поцелуй, она могла строго посмотреть на него и уйти, но она ответила. Потому что ей этого хотелось, потому что она мечтала об этом. Мадаленна, в глубине души, считала себя взрослым человеком, а главная особенность взрослых людей заключалась не в том, чтобы не творить глупостей, а в том, чтобы нести ответственность за эти глупости. То, что началось в Италии, никак не могло продолжиться здесь; то, что казалось там таким естественным, здесь бы порицалось, но шаг вперед был сделан, и вернуться назад означало бы проиграть все.

— Я долго думал, — негромко начал он, и Мадаленна поправила выбившийся галстук. — Я никогда бы не смог поставить тебя… — он запнулся. — Вас под удар. — а потом вдруг выпалил. — Я подаю на развод.

— О, — улыбка вышла ледяной; она отряхнула его пиджак от насевшей пыли; эта иллюзия была не менее прекрасной, чем все остальные. — Какие хорошие мечты. Она вас не отпустит.

— Почему ты так думаешь? — он нахмурился и заправил ей выбившиеся пряди с щеки. — Разводы в Англии случаются каждый день, мы — не первые и не последние.

— Я бы не отпустила.

— Она не ты.

Мадаленна постаралась не обращать внимания на то, как потеплел его взгляд. Этот поцелуй; вероятно, он еще долго будет являться ей во снах. Она понимала, что совершила ошибку, и в общепринятом понимании ее поведение было недостойным, но, в сущности, какое дело ей было до общества и его мнения? Хильда всю жизнь жила, подстраиваясь под правила света, и в результате тот все равно считал ее взбалмошной старухой, но, с другой стороны, ее отец отмахнулся от всех голосов светских советников и получил разбитый брак и одиночество с женщиной, которую когда-то любил, а может быть все еще и сохранил какие-то чувства. Мадаленна не могла узнать, что из этого выйдет, не попробовав самостоятельно шагнуть в другую жизнь. Там были бы другие сражения, другие сплетни, но если она смогла выдержать то, что говорили про нее и ее семью все это время, разве сможет сдаться и в этом случае? Тем более, если на кон была поставлена ее счастливая жизнь. Либо она выйдет замуж за него, либо останется навсегда одна.

— Я люблю тебя, — медленно проговорил Эйдин, пристально смотря на нее. Потом вдруг запнулся и поправился. — То есть, вас.

Он нерешительно взглянул на Мадаленну, и она впервые за последнее время улыбнулась невымученно. Они рассмеялись вслух, но Мадаленна запнулась, когда смех разлетелся по теплицам. Внутри все еще болело, должно было болеть еще долго, но как она могла не радоваться тому, что такой добрый, тонкий и замечательный человек любил ее? Как она могла укорять себя за то, что лишала Джейн семьи, когда все внутри стремилось к нему. Мадаленна так долго уважала его, так долго ценила и восхищалась как профессионалом, что полюбить и влюбиться оставалось лишь делом времени. Чувства упали на благодатную почву и расцвели так ярко, что срезать их не поднималась рука.

— Я люблю вас. — ответила она и сжала в руке ключи; произнести эти слова получилось не так просто.

— Я же могу называть вас на «ты»?

— Конечно, — она слишком быстро кивнула и предвосхитила его вопрос. — Но вот я к вам так обращаться не смогу.

— Почему? — горячо запротестовал Эйдин. — Разве в этом есть что-то плохое?

— Нет, но представьте, что будет, если я назову вас по имени в университете?