Магнолии были свежи (СИ)

— А вы всегда разговариваете, как героиня Джейн Остин?

Мадаленна начинала тихо терять терпение. Линда была воплощением всего, чего Мадаленна на самом деле боялась в свете — остроумия, смелости и какой-то безбашенного веселья. Она действовала смело, не боялась ничего и никого, и любой выпад своего соперника она оборачивала так, что тот оказывался в дураках. Это была выигрышная тактика — Линда выжидала, когда ее собеседник начинал злиться, выходить из себя, и тогда удары должны были стать более жесткими и быстрыми. Надо было успокоиться. Ее нападки не имели никакого отношения к Мадаленне. Ей было все равно.

— Мама с самого детства приучала меня к классической литературе.

— Боги, какие мы серьезные и грозные, — покачала головой миссис Гилберт. — Знаете, вы напоминаете мне мою дочь, Джейн. Вы, кстати, примерно с ней одного возраста. Знали об этом?

— Да, мистер Гилберт часто рассказывал мне о ней.

— Вот как? — на момент Линда показалась удивленной, но через секунду она снова улыбалась. — Знаете, уж раз мы говорим о том, что нас с вами объединяет — о моем супруге, — то я должна сказать, что он все это время был удивительным мужем. Вы позволите присесть? — она указала на кресло около окна.

— Пожалуйста.

— Благодарю. Так вот, — Линда вытащила мундштук и принялась засовывать туда сигарету. — С вашего позволения, одна сигарета, у меня привычка — всегда курить в два часа дня. Так вот, Эйдин всегда был удивительным мужем. Он всегда хранил верность, даже преданность, мне, семье. Это было странно, учитывая законы света, в котором мы жили. Я даже иногда смотрела на своих подруг, они, кстати, очень красивые женщины, — многозначительно посмотрела на нее Линда. — И думала, вдруг… Но нет. Эйдин был ко всем равнодушен, ко всем, кроме меня. И тут появились вы, — судорога исказила ее красивое лицо, и Мадаленна почувствовала что-то сродни вине. — Я тогда сразу поняла, что вы погубите мою семью.

— Прошу прощения, но тогда, это когда?

— Когда мы были летом в Портсмуте. Я помню я тогда увидела вас у церкви. Вы были такая… — Линда замолчала, на лице у нее появилась злая улыбка. — Такая маленькая, такая хмурая, такая… Хилая. Я тогда еще подумала, как такая девушка может привлечь внимание хоть кого-то? Но, видимо, сумели. Конечно, — протянула она, снова оглядывая Мадаленну. — Сейчас вы уже преобразились; любовь, в особенности, чужих мужей преображает.

— Могу я задать нескромный вопрос? — Мадаленна отодвинула кресло и села в него, не заботясь, какой стороной повернется к Линде.

— Была ли я верна своему мужу? Разумеется. — отмахнулась миссис Гилберт. — Конечно, были влюбленности, были увлечения, но все это лишь игра, в которую играет весь свет. Вы этого не поймете, вы слишком замкнуты для подобной увлекательной игры. Наверное, это его и привлекло. У вас же не было любовников?

— Нет. — покачала головой Мадаленна.

— Вот, видите, что и требовалось доказать. И вы, значит, любите моего мужа?

— Люблю.

— Сильно любите?

— Просто люблю.

— Значит, все еще хуже, чем я думала. Нет, — миссис Гилберт встала и поправила шляпу на голове. — Я понимаю, он красивый мужчина, обаятельный, да и потом — профессор. Нельзя же забывать о карьере, правда?

Кровь ударила Мадаленне в голову, и она вскочила, сжав в руке колокольчик. Она знала, что так будет; она знала, что их отношения в первую очередь буду рассматривать как ее попытку получить выигрышное место в этой жизни. И Мадаленна была готова к тому, чтобы отбиваться от подобных мнений. Была готова до того, пока не услышала, как эти слова звучат от постороннего человека. Это было гадко, мерзко, но весь свет считал бы точно так же, как Линда, а та только смотрела на нее сейчас и усмехалась. «Любимый мой, дорогой мой,» — думала Мадаленна, сжимая какую-то бумажку в руке. Если бы он был сейчас тут, если бы можно было позвать его! Но она сама сказала себе, что нужно нести ответственность за свои поступки; на словах все было очень просто, главное, нужно было это доказать в действии.

— Миссис Гилберт, еще одно подобное высказывание, и дворецкий проводит вас до двери.

— Как? — разочарованно посмотрела на нее Линда. — Неужели обычная, чистая и трепетная любовь? Господи, — пробормотала она, — Как все ужасно. Ну, хотя я тоже могу понять, — она встала и неторопливо прошлась по холлу. — Любовь, забота, ласка, некая робость… Он всегда был по натуре удивительно застенчивым. В вашем возрасте в это можно влюбиться. Но, должна сказать, — она снова усмехнулась, и Мадаленна почувствовала какое-то отвращение. — Вся робость пропадает, когда он становится любовником. Он может очень страстным, вам ли этого не знать?