Магнолии были свежи (СИ)

Если бы она только могла как-то доказать свои чувства, если бы она могла хоть как-нибудь объяснить, что она чувствовала по отношению к этому чудесному человеку, и сколько всего он для нее сделал, тогда бы все было иначе. Но если бы Мадаленна принялась говорить, разговор получился бы сбивчивым — она от волнения могла и пары слов не связать, а если бы она приготовила монолог, то все стало бы напоминать театральную мелодраму. Нужно было как-то объясниться. Мадаленна судорожно ходила по комнате, постоянно смотря на часы и вдруг остановилась у письменного стола. Письмо! Конечно, она могла ему написать письмо. Их корреспонденция прекратилась с того момента, как они очутились в Италии, но ничто не мешало возобновить ее. Бумага нашлась не сразу, и в процессе она порезалась перочинным ножиокм, но даже не обратила внимания на боль и только приложила палец к губам, чтобы кровь не испортила белый лист. Слова садились на ровные линии сами по себе, Мадаленна ни разу не задумалась о том, что написать; она так и не села за стол, стояла, оперевшись о крышку бюро и быстро писала. Строчки выпрыгивали друг из-под друга, но она только шептала что-то себе под нос и не поднимала головы от бумаги. Когда часы пробили шесть вечера, Мадаленна выпрямилась и непонимающе посмотрела на дорогу — такси уже стояло у дома. Внезапное чувство одиночества задело ее, и она вдруг поняла, что одна в большом доме, что впервые в жизни она никому не нужна, даже Хильда не надрывалась на третьем этаже, выкрикивая ее имя. Но Мадаленне не было грустно и тоскливо; сама не замечая того, она перешла в то состояние, когда одиночество становилось затворничеством, и все люди начинали раздражать. Она вполне была готова запереться в этом доме навсегда, задернуть портьеры и жить так, как будто уже была и замужем, и успела овдоветь, будто все, что могло с ней случиться, уже случилось.

— Мисс Мадаленна, автомобиль ждет у входа. — послышался голос Фарбера.

— Спасибо. — ответила она.

И прислугу она тоже могла отпустить. Ей вообще не был нужен никто, кроме одного человека. А если она не могла быть рядом с ним, то предпочла бы и вовсе остаться одной. Мадаленна почти вышла из комнаты, когда вспомнила, что пуговицы на платье так и не застегнулись. Постояв у шкафа, она взяла мамин палантин из кашемира и накинула его на спину.

На улице было достаточно прохладно, но возвращаться за пальто Мадаленна не стала. Она быстро проскользнула в салон и уселась на кожаное сиденье. Адрес, наверное, сказала при заказе Фарбер, потому что машина сразу повернула в правильное направление, и ей оставалось следить за медленно проезжающими перед ней домами. Когда Мадаленна уезжала из Англии, вечер начинался еще в четыре вечера, и она постоянно жила в вечных сумерках. Теперь наступил апрель, и в шесть вечера даже еще и не темнело. Под белыми облаками синело небо и неспеша начинало наливаться розоватым, на западе города горизонт стал совсем светлым и напоминал цвет спелого персика. Прилетавшие стрижи пели свою привычную песню, и она, открыв окно, высунулась наружу. Такси мягко подкатило к университету, и Мадаленна, расплатившись, вышла наружу. Главное, ей надо было помнить, что здесь она была обычной студенткой, а мистер Гилберт — ее профессором, и больше между ними здесь ничего не было. Линда имела право вести себя как угодно, но только в стенах университета, дальше ее власть не распространялась. Мадаленна поправила палантин и неспешным шагом вошла в каменные коридоры. Собрание должно было проходить в библиотеке, и она услышала громкие голоса еще до того, как вошла в арку.

Она сразу увидела Эйдина, но не вошла в библиотеку, а остановилась на пороге. Там толпилось много людей, и ее в тени не заметили. Гилберт был действительно в своей стихии, он рассказывал о концепции фламандского искусства, и в глазах у него было столько энергии, столько увлеченности, что Мадаленна сама не заметила, как улыбнулась. Ей было приятно видеть, как этот талантливый человек не растрачивал зря свое предназначение, а делился с ним всеми. «И этого ты собираешься лишить его?» Голос в голове возник внезапно, и Мадаленна почувствовала, как холодная дрожь пробила ее; палантин не спасал от вечерней прохлады. Около него появилась Линда; сияющая Линда, счастливая Линда, и она вся выпрямилась, ожидая удара. Миссис Гилберт не видела ее, но наверняка знала, что она где-то здесь, и поэтому она так крепко обнимала Эйдина и так доверительно шептала ему на ухо. Он, правда, каждый раз холодел и смотрел по сторонам, а Мадаленна сразу уходила в тень.

— Молодец Гилберт, — сказал кто-то рядом с ней. — Как он вообще без своей работы только жил?

— Ему ее заменяла жена. — усмехнулся другой в ответ.