Магнолии были свежи (СИ)

Это было невозможно! Мадаленна с отчаянием посмотрела на двух говоривших, но те не обратили на нее внимания и прошли вглубь библиотеки. Нельзя было посылать такие жестокие знаки, нельзя было так издеваться над человеком. Почему ей все время надо было расставаться с теми, кого любила? Вечер и правда превращался в пытку, когда она смотрела на него, по-особому прекрасному, и не могла позвать его, не могла обнять. Платоническое чувство было красиво само по себе, но узнав его объятия и поцелуи, Мадаленна не была готова оставлять их в прошлом. Господи, как не хотелось его терять! Тревога поднялась в ней, и она сделала несколько шагов назад, стараясь уйти, но на беду кого-то задела локтем. Девушки в углу хотели что-то возмущенно объяснить ей, но на лице одной показалось узнавание, и они дружелюбно ей улыбнулись.

— Вы же Мадаленна? — она оказалась в центре группы. — Тоже ездили в Италию, да?

— Да, да.

— О, как замечательно! — хлопнула в ладоши одна, и Мадаленна заметила, что в их сторону стали посматривать; главное, молилась она, не Гилберт, его взгляда она выдержать не смогла бы. — А с какой темой вы выступали?

— Творчество Джорджоне.

— Хорошая тема, — заметила другая девушка в темном платье. — Меня, кстати, зовут Синтия. — они обменялись рукопожатиями. — А это Кэрол.

— Очень приятно. — Мадаленна хотела пройти к двери, но проход уже был закрыт.

— Мне кажется, про Джорджоне совсем мало что можно сказать, — меланхолично заметила Синтия. — О его жизни вообще ничего неизвестно.

— Это так, — кивнула Мадаленна. — Но ведь мы говорим о творчестве, а не о личной жизни.

— Одно неотделимо от другого. — сказала Кэрол, и Мадаленна почувствовала, как начала постепенно втягиваться в беседу.

— Думаю, что это одна из навязанных концепций Голливуда. Художник не обязан говорить о своей личной жизни, чаще всего его картины являются воплощением всех страхов, мечт. Это как загадка — с помощью нескольких букв можно отгадать целое слово.

— На это может уйти вся жизнь.

— И пусть, — Мадаленна чувствовала, что на них смотрят, но она чувствовала знакомую лихорадку и была готова отстаивать одно утверждение хоть весь вечер. — В этом и есть вся суть искусства, оно жестоко, но каждый, кто вносит свою лепту, становится бессмертным. Понимаете, — она скрестила руки на груди. — Произведения всего Возрождения настолько чисты, настолько гармоничны, что найти ответ на нужный вопрос — настоящее испытание. Даже если взять Да Винчи и его знаменитую «Джоконду», все равно по-настоящему неизвестно, что это была за женщина, и почему он ее нарисовал. Но этот вопрос вкупе с гениальностью и заставляют размышлять над ним уже который век. Тайна — важная состаяляющая искусства, это некоторое таинство…

Мадаленна слышала, что шум в библиотеке стал меньше, она чувствовала, что на их группу смотрят, и она чувствовала взгляд любимого человека. Она знала, что на нее смотрит Линда и старалась удержаться от торжествующей улыбки — хоть на минуту она смогла ее победить, хоть на минуту та поняла, что они с Гилбертом из одного мира и могут понимать друг друга с полуслова.

— Так это, — она услышала сзади себя голос. — И есть та самая мисс Стоунбрук, мистер Гилберт, о которой вы нам рассказывали?

— Она, мистер Дитерли.

Мадаленна слышала неприкрытое одобрение и восхищение в голосе, но смотреть на него боялась — кто знал, что она могла выкинуть, пока ее сознание полностью ей не подчинялось. Она смело посмотрела на мистера Дитерли и с облегчением услышала, как гомон снова стал нарастать. Профессор серьезно посмотрел на нее, Мадаленна ответила ему тем же, и он все-таки улыбнулся.

— Похвально, мисс Стоунбрук, неплохие речи. Даже удивительно, — он обернулся к Гилберту. — Что с таким преподавателем остались такие в хорошем смысле консервативные ученики.

— Мисс Стоунбрук, — Гилберт обошел ее и встал за ее спиной. — Наверное, самый независимый студент, из всех кого я знаю.

— Я позволю себе сказать, сэр, что в споре рождается истина.

Мадаленна чувствовала знакомое тепло и еловый одеколон, и, несмотря на всю боль, ощутила знакомую радость, которую чувствовала всегда, когда начинала разговор с Эйдином. Он был ее главным собеседником.

— И правильно сказали, — удовлетворенно кивнул Дитерли. — Он, кстати, мисс Стоунбрук всегда со мной спорил, и, вот, посмотрите, идет на звание академика. Ты рад? — обратился он к Гилберту; Мадаленна вздрогнула.

— Очень рад. — улыбнулся Эйдин.