Магнолии были свежи (СИ)

Воспоминание о том вечере возникло так ясно, будто она снова оказалась на бульваре Торрингтон. Линда должна была аплодировать тому, как тонко Мадаленна отталкивала его, а потом била все вокруг, потому что понимала, чем все это закончится. Она почувствовала, как внутри больно кольнуло у груди — к этому ощущению можно было уже привыкнуть. «Я скучаю по тебе.» Ничего не поменялось, Мадаленна все так же тосковала по нему. Но она была не одна в кабинете и давать волю эмоциям было нельзя, это потом можно будет погоревать об утраченном. Она тряхнула головой, отгоняя пристальный взгляд и равнодушно посмотрела на подставку для ручек.

— Зачем так говорить о собственной жене, сэр? Полагаю, она сильно вас любит. Кстати говоря, поздравляю вас, кто же знал, что моя безобидная корреспонденция поможет вам восстановить отношения.

— О чем вы? — Гилберт нахмурился и отложил заявление.

— Я видела вас недавно в кофейне, вы смотрелись друг с другом замечательно.

Эйдин помолчал, а потом смутно улыбнулся. Мадаленна почувствовала подступавшую дурноту; если он сейчас объявит о том, что они снова счастливы, она упадет, непременно упадет на пол. Однако улыбка пропала, и Гилберт что-то подчеркнул на листе.

— Мы подписывали бумаги о разводе.

— Не смею вмешиваться в вашу личную жизнь. — быстро ответила Мадаленна; нельзя было задумываться над этим. — Я могу идти?

Он молчал и все смотрел на заявление. Теперь она ни в чем не могла ошибиться, теперь ее могли отпустить домой, и эта пытка должна была закончиться. Однако Эйдин напряженно глядел на лист и ничего не говорил. Быть не могло такого, чтобы Гилберт не желал ее отчисления, он ведь так спокойно говорил о том, что она собирается сажать цветы.

— Ой, как нехорошо. — наконец выговорил он.

— Что случилось?

— Ошибка.

— Снова? — Мадаленна не пыталась скрывать раздражения. — Неужели я опять ошиблась в написании вашего имени?

— Нет, в написании причины, фраза получилась слишком смазанной.

— Снова переписывать все заново?

— Зачем? Просто зачеркните и напишите на другой строчке. А потом напишите заявление на имя декана, что уж тут тянуть.

Видимо, он все-таки мечтал, чтобы она ушла. Пожалуйста, Мадаленна могла доставить ему такое удовольствие. Она с грохотом повернула стул и так резко вытянула листок из общей кучи, что та чуть не поехала. Гилберт успел подхватить стопку бумаг; когда его рука накрыла ее, Мадаленна дернулась и отодвинулась на другой край стола. Усмешка с его лица пропала, но она только буркнула себе что-то под нос и сказала не задумываясь.

— Пожалуйста, не разносите кабинет.

— Прошу прощения, сэр, это я от нетерпения.

— Так хотите быть агрономом и сажать цветы? — он снова улыбался, но весь ее яд пропал, когда она вспомнила о мистере Смитоне.

— Для меня это многое значит, — глухо ответила она и уткнулась в листок.

— Да, я знаю.

Голос его прозвучал так знакомо, так мягко, что внутри шевельнулось что-то отдаленно похожее на надежду, но Мадаленна снова строго прикрикнула на себя. Ничего не было, ничего быть не могло, это обычный жест вежливости. Она знала, что за ней наблюдают и старалась поверить в то, что ей хотелось скрыться от этого взгляда, но это была неправда. Было приятно — чувствовать снова на себе знакомый взгляд, так не напоминавший прошлый холодный. Но тот был, и Гилберт позволял себе так на нее смотреть, и это стоило запомнить. Он обиделся на нее, потому что она отослала ему это письмо. Гилберт обиделся, потому что она сказала ему: «Я не люблю вас.» Гилберт обиделся, потому что ему было не все равно?.. Впервые за все это время Мадаленна вдруг подумала об этом и поглядела на него. И тут же сразу взглянула на заявление. Он должен был догадаться, что ей эти строчки не принадлежали, он должен был подумать что угодно, но не это.

— Вот, возьмите, я все написала.

Мадаленна надеялась, что он возьмет листы, поставит подпись и отпустит ее, но Гилберт вдруг легко смахнул заявления, быстро обошел стол и поставил стул около нее так, что смотреть не на него было бы откровенной грубостью. Так она и поступила. Мадаленна смотрела на шкаф, на потолок, на стены. Кабинет был очень красивым, вдруг отметила она про себя, и очень похожим на кабинет отца. Такой же большой, обшитый деревянными панелями, с глубокими креслами, длинным столом и темными шторами. Он напоминал ей кабинет директора из старых рассказов о пансионах. Лучше думать о кабинетах, чем о голубых глазах.

— Можно всего один вопрос? — формальности в его голосе больше не было, осталось одно напряжение, близкое к отчаянию. — Всего один?

— Я опять что-то не так написала в заявлении?

— О, нет. Праздный вопрос, не по теме.

— Сэр…

— Поверьте, всего один праздный вопрос эти стены выдержат.