Дорогой Казобон,
я не знал вплоть до вчерашнего дня, что Вы в Бразилии, я как-то потерял Вас из виду и даже не знал, что Вы защитились (поздравляю), хорошо, что Ваши друзья в «Пиладе» смогли дать Ваш адрес. Я считаю, что следует поставить Вас в известность о некоторых новостях, касающихся дурацкой истории с полковником Арденти. Прошло уже больше двух лет, если не ошибаюсь, но все равно мне хочется еще раз попросить у Вас прощения за то, что, не подумав, припутал Вас к этому делу.
Я почти забыл об этом злосчастном эпизоде, но две недели назад я ездил смотреть Монтефельтро и, в частности, побывал в замке Сан-Лео. В восемнадцатом веке, кажется, это было папское владение, в общем – Папа именно туда сослал Калиостро, заточив его в камеру без двери (туда попадали, в первый и единственный раз, через люк в потолке) и с окошком, через которое приговоренный мог видеть только две приходские церкви. Там на нарах, где Калиостро спал и умер, я увидел букет роз, и мне объяснили, что у него до сих пор масса поклонников, паломничающих по калиостровским местам. Самые настырные из пилигримов – члены «Пикатрикса», это миланский кружок со специализацией по мистериософии, выпускающий, в частности, журнал, который называется – оцените фантазию – «Пикатрикс».
Та к как я любопытен и досуж, по прибытии в Милан я приобрел номер этого самого «Пикатрикса», откуда почерпнул, что через несколько дней у них намечалось собрание, гвоздем которого по программе было пришествие духа Калиостро. Я пошел посмотреть.
Штаб-квартира имеет следующий вид. Всюду плакаты с каббалистическими знаками, куча сычей, филинов, ибисов и скарабеев, а также сомнительных восточных божеств. В глубине зала сцена, на просцениуме – горящие факелы, вместо подставок неотесанные поленья, в глубине сцены алтарь, на алтаре треугольной формы покров и статуэтки Озириса и Изиды. Вокруг расставлены: Анубис, портрет Калиостро (я так думаю; чей же еще?), позолоченная мумия типа Хеопса, два пятисвечных канделябра, гонг, подпертый двумя переплетенными аспидами, столик, на столике платок с иероглифами, а на нем – пюпитр. Еще там были две короны, две треноги, чемоданного дизайна саркофаг, трон, кресло под семнадцатый век, четыре разрозненные стула, – в общем, гостиная Робин Гуда. Свечи, свечонки, свечуги, сплошное пылание, понятное дело, интеллекта.
Выходят на сцену семь отроков в подрясниках цвета ясного, жара алого – цвета красного, следом за ними главный заклинатель, который в то же время исполняет обязанности заведующего «Пикатриксом» и имеет трогательную фамилию Брамбилла, общую для большинства миланских булочников. Мотая по полу розовой с прозеленью мантией, Брамбилла выводит за собою звезду программы: девицу-экстрасенса.
Выйдя, Брамбилла увенчал сам себя тройною короной с полумесяцем, вытащил ритуальный меч, начертал на просцениуме магические фигуры, адресовался к каким-то ангельским духам, кончающимся на «эль», что сразу напомнило мне псевдосемитскую абракадабру в полковничьем – если помните – послании Ингольфа. Но потом я об этом забыл, потому что затевалось нечто невероятное, микрофоны, стоявшие на подмостках, подключили к радиоле, чтобы перехватывать звуковые волны, блуждающие в пространстве. Оператор, к сожалению, справлялся неважно, и в динамиках сначала был слышен джаз, а потом «Радио Москва». Брамбилла раскрыл свой саркокофр, вытащил оттуда гримуар
[39], саблю и кадило и завыл «Приидет царствие», да так, что «Радио Москва» моментально заглохло, хотя потом, в самый драматический момент, оно бабахнуло снова, причем хором веселых казаков, знаете, которые стригут задницами по полу сцены. Брамбилла нашел в своей книге заклинание «Ключ Соломонов», поджег пергамент на треноге, слава богу, обошлось без пожара, покричал еще каких-то божеств из храма Карнака, упрашивая, чтоб они восставили его на кубический камень Есода, а потом стал домогаться какого-то Товарища № 39, и чувствуется, что этот товарищ хорошо известен всей собравшейся компании, потому что по рядам прошло рыданье. Одна слушательница впала в транс и закатила глаза, так что одни белки виднелись. «Врача, – закричали, – врача!» Брамбилла тогда обращается к Высокому Могуществу Пентакулов, и экстрасенсиха, которую тем временем посадили в лжесемнадцативечное кресло, начинает трястись, подскакивать, Брамбилла наседает на нее с воплями, требуя выхода на связь, точнее, требуя связи от Товарища № 39, который, как к тому времени я догадался, не кто иной, как сам Калиостро.И тут-то начинается не очень хорошая часть рассказа. Медиумша в самом жалком виде, она, скорее всего, действительно страдает, с нее льется пот, она рычит, корчится, корячится и изрыгает несвязные выкрики – не то храм, не то врата, открыть, создать пучину силы, взойти на Великую Пирамиду, Брамбилла клубится по сцене, жонглирует гонгом и зычно кличет Изиду, я взираю на все это, и вдруг девица, на переходе от бульканья к реву, выдает на-гора шесть печатей, сто двадцать лет ожидания и тридцать шесть невидимок. То есть никакого сомнения. Она имела в виду записку из Провэна. Я так и замер. Но в это время ясновидящая выдохлась, рухнула как куль, Брамбилла утихомиривал ее, массировал виски, благословлял собравшихся своим кадилом и говорил, что собрание окончено.
Отчасти от неожиданности, отчасти от любопытства, я подруливаю к девице, которая тем временем пришла в себя и уже надела потертый макинтош. И тут меня кто-то берет под локоть. Поворачиваюсь – комиссар Де Анджелис. Говорит, можно оставить девицу в покое, от нас она не убежит. А мне предлагается пройти с ним, выпить чашечку кофе. Я бреду за комиссаром, ощущаю, что меня цапнули с поличным. В баре он меня спрашивает, что я делал там и почему хотел говорить с девицей. Я негодую, говорю, что у нас еще пока не тоталитаризм и разрешается ходить где угодно и разговаривать с кем хочу. Комиссар извиняется и объясняет: в расследовании дела полковника у них полный атас, но они попробовали разобраться, чем он занимался тогда первые два дня в Милане. Через год, вообразите, благодаря случайному совпадению показаний, обнаружилось, что кто-то видел, как Арденти выходил из штаб-квартиры «Пикатрикса» с этой вот экстрасенсоршей. С другой стороны, дама эта на заметке и в отделе борьбы с наркобандами как сожительница одного из главных «героев».
Ну, я сказал ему, что забрел на этот шабаш совершенно случайно, но был удивлен, услышав от девушки фразу о шести печатях, которую в свое время произносил и полковник. Он заметил, что довольно интересно, что через два года я так детально помню фразы, которые произносил полковник, а тогда, на следующий день после встречи, мог припомнить только невнятный разговор о сокровищах тамплиеров. Я сказал ему на это, что именно о сокровищах полковник и произнес эту фразу, и что сокровище это скрыто что-то вроде под шестью печатями, и что в тот момент мне не показалась эта информация ценной для полиции, учитывая, что все сокровища запечатываются шестью печатями и золотыми скарабеями. Комиссар мне на это говорит, вот именно, не понимаю почему вас настолько поразили слова медиума, если на всех сокровищах припечатывают по шесть скарабеев. Тут я протестую против тона и говорю, что перед ним не рецидивист, и не ранее судимый, и вообще хотелось бы понять… Он меняет тон, с широкой улыбкой начинает делиться соображениями. По его мнению, не странно, что Арденти подучивал девушку говорить именно это, он, видимо, хотел ее использовать как средство связи в поисках своих астральных контактов. Такая бесноватая – типичная губка, фотографическая пластинка, ее подсознание больше всего похоже на луна-парк, товарищи из «Пикатрикса» промывают ей мозги каждый божий день, и неудивительно, что в состоянии транса – а в транс она действительно впадает по-настоящему, у нее с психикой большие проблемы – ей припоминаются какие-то речи, которые она слышала в давние времена.
Казалось бы, хорошо, да только через два дня Де Анджелис появляется у меня в конторе и говорит: вы подумайте, пошел вчера проведать эту дамочку, а ее дома нет. Спросил у соседей, никто ее не видел с вечера накануне, приблизительно со времени выступления. Наш комиссар встопорщивается, предчувствует неладное, ломает двери в квартиру, там все вверх тормашками, простыни на полу, подушки в коридоре, повсюду мятые газеты, ящики выкинуты. Исчезли и она, и ее сутенер – содержатель – сожитель или как хотите называйте.
Он говорит, что если я хоть что-нибудь знаю, лучше пусть я заговорю немедленно, потому что довольно странно, что девица испарилась, и причина этому может быть, по его мнению, одна из двух: либо стало заметно, что комиссар Де Анджелис ею интересуется, либо кто-то увидел, что доктор Якопо Бельбо хочет с нею разговаривать. А это значит, что все рассказанное девицей в трансе не исключено, что имеет достаточно серьезную подоплеку, и, возможно, даже сами Они, Те, непонятно кто, прежде не отдавали себе отчета в том, что девица до такой степени информирована. «Вообразите кстати, что какому-либо моему коллеге западет в голову, будто укокошили ее вы, – добавляет Де Анджелис с ласковой улыбкой. – И вы убедитесь, что лучше нам с вами маршировать в ногу». Тут мое терпение начало лопаться, Бог свидетель, что это со мной бывает не так уж часто, но я, видимо, дал это почувствовать и заодно спросил полковника, с какой стати человек, которого не оказывается дома, непременно должен быть кем-то убит, не важно, мною или не мною. Тот в ответ спросил, а помню ли я эпизод с трупом полковника. Я на это сказал, что убил я ее или похитил, но произошло это тогда, когда я находился в его обществе. Он сказал, что странно, что я так хорошо знаю, когда это произошло, и что в любом случае он наблюдал меня только до полуночи, а что случилось потом, ночью – за это он не отвечает. Я его спросил, всерьез ли он говорит всю эту нелепицу. Он меня спросил, читал ли я в своей жизни когда-нибудь детективы. И знаю ли я, соответственно, что полиция должна подозревать всех и каждого, у кого не имеется на данный случай алиби, лучезарного как Хиросима. Что он предлагает свою голову для пересадки сию же самую минуту, если я способен предоставить алиби на период с полуночи того вечера до следующего утра.
Что мне сказать Вам, Казобон. Может быть, лучше было бы выложить ему все. Но в нашей деревне любят стоять на своем, а давать задний ход не любят.
Я пишу Вам потому, что как я узнал Ваш адрес, так же способен отыскать его и комиссар. Если он захочет связаться с Вами, Вы как минимум будете знать, какой линии придерживался я. Но поскольку эта линия мне кажется не самой лучшей, если Вы считаете для себя возможным, расскажите ему все. Мне очень совестно, простите за откровенность. Я чувствую себя впутанным неизвестно во что и ищу любого оправдания, хотя бы в минимальной степени достойного, и не нахожу его. Наверное, действительно сказываются гены деревенских предков. Упрямцы и тупцы. Несимпатичные люди.
Вся новелла кажется мне – как говорил знакомый доктор из Вены – unheimlich
[40].Ваш Якопо Бельбо.