– Да уж лучше быть почтенным, пусть и униженным адвокатом, чем прогоревшим капиталистом.
Я не поверил своим ушам.
«Прогоревшим капиталистом!»
Любовь слепа. Я повторил это дважды и трижды. Я должен был внушить себе это, если не хотел вернуться во времена самого жестокого кризиса и развалиться на куски.
Сдается мне, что я продолжаю утверждаться во мнении, что мягкая обходительность руководителя оказывается плодотворней и полезней для дела, нежели нажим и окрик. Исследования мозга (сделанные такими методами, как магнитно-резонансная томография) обнаружили, что от неуважительного обращения повышается артериальное давление и начинается стресс. «Это ведет к депрессии, которая, по сведениям Всемирной организации здравоохранения, занимает второе место по распространенности в развитых странах. Начальник ведет себя неуважительно, и это не всегда выражается в окриках. Лидер работает ради того, чтобы наиболее полно раскрыть дарования сотрудников, и потому должен проявлять уважение, доверие и стимулировать мотивацию», – так объяснял некогда содиректор программы
23
Девятому рассказу, «Призрак писателя», предпослан эпиграф из стихотворения Эдгара По «Ворон»: «Гость какой-то запоздалый возле дома моего. Гость – и больше ничего».
Легко сказать – больше ничего: Ворон всегда – в основе всего, он вот-вот постучит в дверь, или уже стучит, или уже здесь и летает по всем нашим коридорам. Ворон – это Смерть, и даже такие, как я, при всем их несомненном умении все переиначивать и видоизменять, не могут истолковать этот фрагмент стихотворения иначе. Перед Вороном я теряю эту свою способность и становлюсь просто куском мяса. Победа неизменно остается за Вороном. Это как «зеро» в рулетке. Банк всегда выигрывает. И все же над Зеро можно подшучивать, издеваться, голос его можно заглушить. Поддельный «посмертный и неоконченный» роман может насмехаться над Смертью, которая так привычно и с таким поразительным упорством неизменно добивается своего.
Сегодня, сам не знаю почему – знал бы, мне бы стало легче – я проснулся и вдруг вспомнил, как моя мать ходила с сумкой из крокодиловой кожи, а потом – те пластиковые прозрачные пакеты, о которых Джо Брэйнард сказал, что они напоминают ему висящие в кладовой мешки с провизией. Я помню и заранее завязанные галстуки на резиночках. А потом вспомнил, что какую бы книгу я ни читал, включая и те, что были запаяны в целлофан, наводивший на меня страх, я в каждой встречал Ворона, и это подобно тому, как Бардамю в первом романе Луи-Фердинанда Селина говорил: «Надо уметь расслышать на фоне любой музыки сотворенную для нас без нот мелодию смерти».
Мне почудилось, что я распознал отзвук этих слов Бардамю в том, что сию минуту, в девятом рассказе, произнес учитель нашего чревовещателя Вальтера: когда этот человек говорит, создается впечатление, будто это и есть самая что ни на есть тональность всех музыкальных произведений, лишенная нот.
Хотя я и собирался взяться за «Призрак писателя» с самого утра, но потом решил отложить чтение до ночи и весь день просидел в ожидании, пока тени сгустятся настолько, чтобы, когда я примусь за книгу, у меня был шанс увидеть Ворона – и, конечно, это обернулось чередой комических совпадений: черная птица, обнаружив меня, принялась вертеться рядом и попадалась мне на глаза целый день и по всему дому, как в какой-нибудь не менее черной комедии. Сколько раз Ворон пролетает рядом с нами в течение дня? Мы бы, наверное, свихнулись, если бы подсчитали.
«Смерть всегда рядом со мной», так, по словам Юнгера, сказал ему Селин и при этом ткнул пальцем в какую-то точку возле кресла, как будто там лежала собачка.
Ах, если бы в течение сегодняшнего дня я сумел бы выдрессировать Смерть, что, по всему судя, удалось Селину с его редкостным даром укротителя!