Пирелли, движимый самыми низменными намерениями, задумывает насилие над Бареси, а тот покорно и простодушно принимает подарок в виде «яванского зонта» и поднимается в номер с Пирелли, где и отдается ему к необузданному ликованию последнего, у которого, впрочем, еще хватает духу после совершения этой гнусности, чтобы в непринужденно-наукообразном стиле диссертации поведать своему обесчещенному другу о сложности бытия и о самых разнообразно-полезных свойствах зонтика, равно как и не менее разнообразных оттенках супружеских отношений, сообщив утомленно, однако ликующе, что «в этом мире давали, дают и, поверь мне, Бареси, поверь и доверься моим словам, давать будут, хоть и неизвестно, сколько именно».
Примечание редактора: Считаю своим долгом вмешаться и заявить, что эти пресловутые многолетние супруги – вымысел и реальность – в тот день ожидали меня на веранде, когда, оторвавшись от редактуры дневника нашего Мака, я залпом выпил две чашки кофе, и произведенный ими эффект заставил меня читать воспоминания Пауля Клее о его путешествии в Тунис. В 1914 году, в компании своего друга и соперника, великого художника Юлиана Маке, он отправился повидать и запечатлеть на полотне новые места. Целыми днями они ели и пили. Завершая чтение, я убедился, что любимый цвет Клее – оранжевый. И, кроме того и поверх всего, вот эта фраза: «И здесь тоже владычествует вульгарность, хотя, конечно, исключительно из-за европейского влияния».
Только дочитав Клее, я обнаружил там и путевой дневник Юлиана Маке, хотя это могло быть и апокрифом, ибо художник погиб на Первой мировой войне вскоре после своего возвращения из Туниса и никаких записок о своем путешествии в Африку не оставил.
В тексте Маке – позднее я узнал, что это – фальсификация, созданная Барри Гиффордом – изменены или исправлены многие эпизоды, рассказанные Клее. И это производит курьезный эффект, о котором я как раз думал неделю назад, когда спрашивал себя: если Мак когда-нибудь завершит свой ремейк мемуаров Вальтера, не будет ли он выглядеть подлиннее, чем оригинал Санчеса? Книга, которую я прочел сегодня, отличается своим стилем: дневник Юлиана Маке кажется более правдоподобным и достоверным, чем дневник Клее, быть может, потому, что тот рассказывает нам лишь то, что хотел бы, чтобы случилось с ним, тогда как у Мака все воспринимается как «прожитое взаправду» и неразрывно связано с реальностью. Я очень веселился, читая фальсифицированный дневник Маке: «Мое иррациональное предубеждение против Клее начинается с трубки», пишет он. А в другом месте: «За ужином Луи и Пауль ели, как свиньи, однако я их обставил».
38
В полдень я устал от экскурсов в такое далекое прошлое и в тиши своего кабинета тридцать раз написал в столбик девять букв, складывающихся в слово Wakefield, даже не написал, а каллиграфическим почерком вывел их на четвертушке бумаги в клеточку, а потом написал – опять же тридцать раз – на той же четвертушке поверх только что написанного те семнадцать букв – три из них – заглавные – которые содержатся в «Том, Кто Отсутствует».