Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

А Вальди здесь было оставаться. Он желал, чтобы в его доме тотчас же, ещё до отъезда в очередную экспедицию, появилось что-то, отвечающее его представлениям о красоте и обращённое только к нему. Он не представлял себе, что это будет и на чём остановится его выбор: бело-зелёный цветок лотоса, ярко раскрашенная богиня с кошачьей головой или высокая сандаловая ваза, резная, звучащая на разные лады от легчайшего к ней прикосновения. Он извёлся сидеть в закрытом пространстве своего дома, ему нужно было выйти на волю, в толпу чужих людей, не имеющих к нему никакого касательства. Затворив за собою дверь флигеля, Вальди пересёк ухоженную лужайку и вышел за ворота парка, на улицу.

Он шёл по городу, праздно глядя по сторонам, пока ноги не принесли его вместе с гудящей, как рой насекомых, толпой к входу в Большой базар. В Бомбее было пять или шесть Больших базаров, и каждый из них соответствовал своему почётному названию: они действительно были крупными, и там можно было найти и купить всё, или почти всё. Торговцы и покупатели, казалось, собрались сюда со всего света. Кого здесь только ни было: индийцы и персы, китайцы и евреи, монголы и арабы. Встречались и чёрные жители африканских равнин, и, реже, розовые обитатели европейского континента. Дружелюбный дух торжища витал над Большим базаром, неистребимое желание объегорить и обжулить кого-нибудь сплачивало публику. Несмотря на национальную пестроту и этническую разбросанность, серьёзными конфликтами здесь и не пахло; в худшем случае могли зарезать какого-нибудь бедолагу в единичном порядке.

Хавкина сюда занесло впервые. Во все глаза глядел он на горы товаров довольно-таки диковинного свойства: сверкающие драгоценные камни вызывающих сомнения размеров, нанесённые на белую шёлковую ткань подробные, снабжённые рисунками наставления по получению чувственного удовольствия, тигриные когти, носорожьи рога и задние лапки песчаного варана для приготовления чудодейственных лекарств. Золото, ткани, чай, специи. Ароматические эссенции с запахом роз и жасмина. Снова золото. Хавкин шагал, впитывая глухой гомон базара. Наконец, людской поток прибил его к рядам торговцев дикими зверями.

Здесь покупателям предлагали возбуждённых многолюдьем толкучки обезьян, змей в плетёных корзинках, щенков гепарда, понурых шакалов, лис и лисенят. Публика вела себя, как в зверинце: глазела с долею недоверия и дразнила зверей. Живой товар не шёл нарасхват, но торговцы сохраняли терпение: придёт, придёт и к ним нужный человек и купит змею или шакала.

Сразу за звериным шёл птичий ряд. И это вполне логично, отметил Хавкин, проходя: тут ему самое место, не в золотом же ряду торговать воронами и галками. Птицы соседствуют со зверями на воле, а человек соседствуя с теми и другими, ловит их и торгует ими без зазрения совести. Так устроен мир – может быть, для того, чтобы получше разглядеть несправедливость его устройства.

Птицы чирикали, каркали и свистели в своих клетках – голубые голуби и сычи, чибисы и зимородки, сапсаны и удоды. Тройка крупных, размером с кошку, ворон держалась надменно. Кривоносые попугаи на жёрдочках вертелись колесом и показывали чёрные языки. Хавкин глядел на птиц с большим интересом, их независимое поведение располагало к ним.

Тесный закуток, примыкавший к птичьему ряду, был обнесён округлой огородкой. Там, в закутке, словно бы отъединённые от плебейской сутолоки базара, царили павлины. Остановившись, Вальди глядел на распушённый хвост райской птицы, разглядывал и не мог отвести глаз от немыслимой красоты в первозданном её виде, не допускающей человеческого вмешательства; этот дивный веер включал в себя всё роскошное многоцветье мира, а его узоры были созданы рукой гениального мастера. Глядя на это божественное изделие, Хавкин поймал себя на мысли, что никогда ещё за все годы в Индии павлин своей безупречной красотой не внушал ему такой необъяснимой радости… Вальди с сожалением отступил уже от ограды и собрался было идти своей дорогой – но вернулся, когда второй павлин без всякого понуждения вздыбил лазорево-зелёные перья и во весь размах, словно бы соревнуясь с первым, развернул радужный веер над спиной. Они были равно великолепны, обе птицы, и совершенно одинаковы; одну можно было заменить другой, и такой обмен в конечном счёте ничего бы не поменял в сохранении красоты: что тот павлин, что этот… Хавкин задержался здесь, и ему не пришлось сожалеть о задержке.