Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

Действительно, позволенная большевистской верхушкой «частная инициатива» вернула доведённую до отчаяния публику к жизни, и даже смерть главного живодёра и водворение его, наподобие фараона египетского, в мраморную ступенчатую пирамиду, не свернуло праздник торговли и точечного обогащения. Страна вставала с колен, это всем было по душе, хотя в стоянии навытяжку тоже есть свои неудобства. Захваченные шоколадной волной эйфории, хваткие нэпманы и уличные читатели красивых вывесок и не помышляли о конце праздничного сезона. А конец хмельному празднику должен был прийти, как всему приходит конец на белом свете. Могильный конец, а потом, время спустя, новое начало, похожее на старое.

Не раз ходивший за три моря, за тридевять земель – из Британии в Индию и обратно – Вальдемар Хавкин чувствовал себя на «Провансе», усердно пыхтевшем обеими своими машинами, вполне привольно. Качка его не донимала, да её тут всерьёз и не было – настоящей океанской качки. Обогнув Италию и Грецию, пароход взял курс на Дарданеллы, откуда рукой подать до роскошного Босфора, за которым открывается глазу непричёсанная черноморская гладь. Уже в самом коридоре пролива, низкие берега которого сплошь застроены приземистыми мраморными дворцами, Вальди переместился с просторной кормы, где он, помахивая тростью, прогуливался в одиночестве, на нос – там поджидали праздношатающихся пассажиров белые в синюю полоску парусиновые шезлонги. Подойдя вплотную к носовому закруглению поручней, огибавших палубу, Хавкин бездумно глядел перед собой – ему не хотелось пропустить появление Чёрного моря. Так он и стоял – глядя.

Умница Джейсон, когда Вальди рассказал ему о своём решении поехать в Одессу, только усмехнулся в ответ:

– Вы же уверяли меня, что больше в Россию – ни ногой! Ни при царе, ни при народном комиссаре.

Теперь, стоя на душистом морском ветру, на носу корабля «Прованс», усмехался Вальди Хавкин: не всё, нет, не всё открыл он своему проницательному другу. Ни о жемчужно мерцавшей за горизонтом поездке в Одессу не догадывался консультант, ни о том, что манят туда Вальди отнюдь не горбатые бычки. В последний, может быть, раз в жизни возвращался он в своё прошлое, на которое наложил запрет и куда зарёкся заглядывать. Но на то ведь он и запрет, чтоб его нарушить – и смотреть с замиранием души, что из этого получится.

Глядя в ожидании, он перемежал в памяти картины прошлого, как рачительная хозяйка перебирает в шкафу стопки белья, переложенные мешочками саше́ с высушенными цветами лаванды. Ася, жемчужная девушка, похожая на камею, – вот она, на подпольной сходке. Вот в каморке куриного старика, в полуподвале на Базарной. А вот на ночном косогоре, над заброшенным причалом, откуда турецкая фелюка увезла Володю Хавкина навсегда. Навсегда? Но ничего не бывает в нашей жизни «навсегда», кроме смерти. Вот ведь возвращается Володя, всем доводам разума вопреки, к Асе, оставшейся на косогоре.

Чёрное море угадывалось невдалеке, за горлом пролива. Хавкин стоял на носу «Прованса», в потоке весеннего солнца, и то и дело подгонял время, полыхающее в пароходных топках: «Давай быстрей! Пыхти!» Он и сам не знал, зачем ему эта спешка и что изменится, когда море откроется пред ним. Да он и не желал знать, довольствуясь в одиночестве азартом предвкушения, словно то был тайный порок.

Голос раздался рядом – кто-то подошёл, неслышный за гулом паровой машины.

– Доброго здоровья! – прозвучал этот голос любезно. – Вы, случайно, не еврей?

– Ну да, – удивился вопросу Хавкин. – А в чём, собственно, дело?

– Так я и знал! – обрадованно всплеснул руками подошедший, мужчина лет сорока в тёмном твидовом костюме и дорогом кепи. – Я вчера ещё заметил на вас золотой магендовидик на цепочке. Не станет же гой надевать на шею магендовидик!

– Да, вряд ли, – неохотно согласился Хавкин. У него не было желания затевать дорожный разговор с любезным незнакомцем.

– Я Шмуэль Рапопорт, – сказал незнакомец. – Негоциант. А вы?

Хавкин назвался.

– Негоциант? – уточнил Шмуэль Рапопорт.

– Нет, – сказал Хавкин.

– Зачем же вы тогда едете в Одессу? – удивился Шмуэль Рапопорт.

Вопрос был бестактным.

– А вы? – буркнул в ответ Вальди. – Вы – зачем?

– Я там держу шоколадное заведение, – охотно пустился в разъяснения Рапопорт. – Конфеты, торты. Производство на месте и продажа. Деньги надо зарабатывать в России.

– А не посадят? – едко поинтересовался Хавкин. – В тюрьму?

– Поверьте моему чутью, – с большой уверенностью воскликнул Шмуэль Рапопорт, – нет, нет и нет! Большевики взялись за ум, устроили НЭП и теперь с ними можно иметь дело порядочному еврею. Многие туда едут. Конечно, как вы понимаете, с начальным капиталом.

– Значит, вы там живёте… – сказал Хавкин, разглядывая негоцианта. Он впервые видел так близко человека из Советского Союза.

– Ну, как вам сказать… – уклонился от прямого ответа Рапопорт. – Семья в Париже, я в Одессе. Так всё же надёжней.

– Ну, вам видней, – не стал спорить Хавкин.

– Кстати, – спросил Рапопорт, – вы познакомились с нашим капитаном?

– Нет, – ответил Хавкин, дивясь скачкам мыслей негоцианта.