Читаем Махмуд Эсамбаев полностью

Несмотря на все трудности, и даже вопреки им, Махмуд весело работает во время концерта. Уходя за кулисы, радостно раздает преподнесенные ему цветы первым попавшимся на глаза работникам сцены: уборщицам, электрикам, пожарным. Вбегая в гримерную, беспрестанно шутит с окружающими. Этими шутками он как бы разряжает напряжение от предыдущего номера, стряхивает его и с готовностью берется за воплощение нового.

— Удивительно, — говорил он, накладывая грим перед выходом в номере «Аве Мария», — камень давно бы стерся, а лицо держится. Семь гримов за концерт, и так почти каждый день. А кожа терпит. И все же, как я себя уродую! Один мой товарищ по театру во Фрунзе одинаково изысканно одевался в роли Хозе и в первом акте, и в последнем. А ведь Хозе в конце оперы уже не тот, что был — заброшенный, опустившийся. Только Кармен всё так же прекрасна. Так вот, мой товарищ говорил: «Публика не любит, когда я плохо одет на сцене». А что я с собой делаю? В какие тряпки одеваюсь? — И он вздохнул.

Но вот приготовления к номеру закончены. Времени осталось только на выход. И он пошел на сцену босиком, уже слепец, согнувшийся под бременем житейских невзгод.

Снова перед моими глазами эта волнующая своей человечностью, каким-то неистовым чувством жалости к бедным и обездоленным новелла о слепом нищем.

Вот замер, уставившись немигающими глазами в зал, слепой. Быстро закрывается занавес, за ним остается отдаленный шум аплодисментов. На сцене сразу становится темно.

Что случилось с Эсамбаевым? Почему он не встает и не идет за кулисы? Два человека с разных сторон бросаются к нему. Махмуда подхватили под руки и почти тащат к кулисам. Он согнулся и еле перебирает ногами.

Эсамбаева ведут к гримерной. По дороге он освобождается от помощников и дальше идет один. Трет рукой затылок.

Я догоняю его:

— В чем дело?

Он отвечает, устало морщась:

— Ничего не вижу.

— Как же так?

— Я ведь играю слепого.

— Играть нужно, но не слепнуть же!

— А что я могу сделать?..

Мне, честно говоря, стало страшно за него. Какой же ценой достигается правда образа! Мы, зрители, верим, что на сцене слепой, так похоже артист изображает его. Но мы всё время помним, что он зрячий. А он на самом деле слепнет. В течение всего номера он не закрывает глаза, не моргает, и в них всё время светит прожектор. Поэтому у артиста немеет затылок и появляется боль в голове.

Зоя Александровна рассказала потом, что слепота его открылась однажды совершенно неожиданно. Правда, и раньше замечали, что после этого номера он идет за кулисы как-то неуверенно, как будто ощупью и пошатываясь. В тот раз после исполнения «Аве Мария» Махмуд на какое-то мгновение совсем потерял зрение, он не видел, как закрывали занавес, и, когда его открыли, он оказался сидящим в той же позе. Тогда все бросились к нему и увели со сцены. Он не сразу пришел в себя. С тех пор его всегда уводят за кулисы после этого номера…

Однажды к Махмуду после концерта подошли двое незнакомых людей. Они были взволнованны. Мужчина сказал: «Мой брат и ее сын — слепой. Мы очень хорошо знаем его движения, манеру ходить, брать предметы. Вы делаете всё это поразительно похоже. Как вы этого достигли? И вы на самом деле чувствуете себя слепым?» Махмуд ответил утвердительно. Тогда мужчина попросил притронуться к его щеке рукой, как это делают слепые. И когда Махмуд коснулся кончиками пальцев его щеки, мужчина и женщина не выдержали и разрыдались.

Махмуд действительно много наблюдал за слепыми, за особенностью их движений, прежде чем приступил к воплощению своего замысла. Но это было потом. После того, какой нашел, наконец, сюжет этого танца.

Да, «Аве Мария» Франца Шуберта — может быть, самая прекрасная мелодия в мире, так думал Махмуд. Но сама эта музыка не подсказывала стиля и содержания танца. Ясно было, что чудесная эта мелодия создана и живет на границе добра и зла, жизни и смерти и что великий композитор услышал ее, побывав каким-то образом и на небесах, и в аду…

Сюжет обнаружился как бы совершенно случайно. Так бывает всегда, если все силы души человека сосредоточены на поиске решения. Кто ищет, тот найдет.

Книга лежала на столе в комнате приятеля, к которому Махмуд зашел мимоходом буквально на минуту. Они спешили на важный прием, который должен был пройти в Министерстве культуры. Приятель забежал домой на минуту, только чтобы переодеться.

Махмуд поднял книгу, из любопытства перелистнул несколько страниц. Книга была посвящена Великой Отечественной войне и почти полностью состояла из документов, писем, воспоминаний. По большей части материалы эти были ему знакомы. Он уже хотел положить книгу на место, когда наткнулся на письмо, в котором рассказывалось… у Махмуда быстрые мурашки пробежали по всему телу…

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное