Мальчик, которого стерли

С фотографией было бы легче. Была бы фотография, и я мог бы читать между провалами в памяти, видеть в экс-гейской улыбке этого мальчика проявление той боли, которую он чувствовал. А так есть фотографии только «до» и «после»: щекастый мальчуган в тесном поло от Томми Хилфигера и широких джинсах, а за ним — изможденный Человек из подполья в футболке «Легенды о Зельде». Я даже не могу понять: узнал бы я парня, который существовал в промежутке между этими двумя фото?

* * *

Вот инструкции Смида в мое восьмое утро в «Любви в действии» о том, как снова ухватить подавленные воспоминания:

— Если вы растерялись, начните с маленького кусочка своей жизни. Попытайтесь связать этот кусочек вашей жизни с жизнью вашего отца. Найдите момент, когда для вас обоих все изменилось. Иногда секунда — это все, что требуется.

Наша группа сидела, как обычно, полукругом в главной комнате. Пахло подгоревшим кофе и карандашными опилками, нервно стучали ластики по страницам наших рабочих тетрадей. Где-то вдали тикали часы — я никогда не замечал их раньше.

— Я хочу, чтобы вы сосредоточились, — сказал Смид. — Вернитесь мыслями к важному моменту.

Я сидел напротив Дж., который старался не смотреть на меня. Эту тактику, казалось, мы оба приняли не сговариваясь: сохранять дистанцию между нами по меньшей мере на полдня каждый день во время пребывания в ЛВД. Консультанты ставили меня под подозрение все больше и больше. Когда этим утром я прибыл, Косби завел меня в свой кабинет, чтобы спросить, не нужно ли мне что-нибудь ему рассказать. Он указал на стул рядом с его столом, но я оставался стоять, качая головой, пытаясь быть непринужденным, насколько возможно.

— Нет, — сказал я. — Пребывание здесь — это долгий путь. Бывают дни лучше, чем другие.

— Ты все еще молишься?

«Гусиные лапки» подмигивали из уголков его глаз.

— Все время, — солгал я. На самом деле я даже не пытался молиться уже два дня, с тех пор, как мы с мамой ходили в «Peabody», где я на мгновение почувствовал, каково это — жить другой жизнью. «Хотел бы я, чтобы мы могли остаться здесь сегодня ночью», — сказал я, глядя, как зыбкий свет свечей играет с автозагаром на лице моей матери, странный ореховый цвет, который преображался в золото в этой большой элегантной комнате: алхимический трюк со светом. Я хотел бы остаться здесь и никогда не уходить. «Я тоже», — сказала мама.

— Хорошо, — сказал Косби, провожая меня к двери своего кабинета, рука его коротким движением притронулась к пространству между моими лопатками. — Тебе придется быть бдительным как никогда. Бог позволяет мне видеть в тебе что-то прямо сейчас. Что-то непокорное. Я не уверен, что даже ты сам способен это увидеть.

Мой взгляд упал на ковер, на сияющие черные спортивные тапочки Косби, шнурки завязаны твердыми иксами. В первый раз я заметил, какие у него маленькие ноги. Эта подробность — то, что он так невелик — на время придала мне сил.

— Я никогда еще не трудился так усердно, — сказал я. Это не было ложью.

* * *

Смид стоял передо мной. Он крепко сжал ладони вместе.

— Закройте глаза, если вам это нужно, — сказал он. — Дьявол хочет оставить эти воспоминания подавленными. Дьявол хочет, чтобы вы запутались. Но мы не собираемся допускать, чтобы здесь и сегодня победил Сатана.

Я не закрывал глаза, глядя на то, как Смид глядел на других пациентов. Он был в своей белой немнущейся рубашке, одна кнопка расстегнута, внизу маленький клочок тонкой белой футболки, а под ней — бледная персиковая грудь. Такие трещины в фундаменте были везде, куда ни посмотришь, если уметь их искать.

С. скользнула на колени рядом со мной, ее руки сжимали края стула с подушечкой на сиденье. Длинные волосы прятали ее лицо от чужих глаз. Я задался вопросом, вспоминает ли она тот момент, о котором рассказала нам, когда ее родители нашли ее с собакой. Но, конечно, этот момент не мог объяснить все в ее сексуально девиантной натуре. Одним из множества постулатов ЛВД было то, что мы все находились здесь из-за неких унижений, некоего пренебрежения. «Влияние ясно», — говорилось в наших рабочих тетрадях. Мы все были здесь, потому что в наших семьях продолжался греховный цикл унижения. «Исходя из логики, можно было бы подумать, что тот, кто страдал из-за этих грехов, никогда не избрал бы такой же путь, но мы обнаруживаем прямо противоположное: цепочки зависимости проходят через многие поколения семьи». Я попытался вспомнить тот момент, когда между родителями и мной все изменилось.

— Хочет ли кто-нибудь поделиться? — продолжал Смид. — Кто-нибудь здесь пришел сегодня к пониманию?

* * *