Мальчик, который нарисовал Освенцим

– Это все, чем я могу тебе помочь, – с сожалением сказал он, – но чтобы достать его, пришлось проявить смекалку. Раз в неделю в конце рабочего дня мне разрешают взять большую банку с кофе для немецких узников из третьего блока. На кухне для солдат СС я засыпаю в кувшин сахар и заливаю его кофе. Вернувшись в блок, я сцеживаю жидкость. Вот тебе и сахар.

Я сжимал в руках ценный дар и чувствовал себя нищим, которому подали золотую монету, но мне было слегка не по себе при мысли о том, как я буду стеречь это сокровище.

– Прощай, – крикнул занятой благодетель, направляясь к себе в комнату. – На следующей неделе я еду домой. Удачи, малыш.

Как только я вернулся в свой блок, меня тут же обступили соседи. В концентрационном лагере о сахаре никто и не слышал. Каждый хотел попробовать. И отказать им я не мог, ведь все мы были попрошайками.

Оставшийся сахар я разделил между четырьмя участниками продовольственного пакта. А своим сахаром я поделился еще с несколькими ребятами. Он исчезал очень быстро, но нам все равно потребовалось два дня, чтобы съесть все без остатка. И, несмотря на сытые желудки и радость от того, что во рту сладко, вскоре на меня посыпались жалобы.

– Ты зарабатываешь себе очки за наш счет, – сказал кто-то с укоризной. – Ты не имел права раздавать наш общий сахар.

Уже позже кто-то поведал мне совсем другую историю о прошлом Кединга. До 1933 года наш друг, судя по всему, увлекался скаутским движением. Будучи местным лидером, он собирал у себя дома небольшой отряд мальчиков-скаутов. После того как он предстал в суде по обвинению в однополых отношениях со своими подопечными, эти собрания прекратились. Потом к власти пришел Гитлер, Кединг облачился в коричневую форму штурмовиков, и какое-то время дела у него шли хорошо.

Но мне не давал покоя вопрос, почему он тогда отбывал наказание как политический преступник. Возможно его выцветший красный треугольник был вовсе и не красным, а розовым – такие нашивки носили осужденные за гомосексуальность. Этим можно объяснить и его интерес ко мне, и его нежелание, чтобы кто-нибудь видел нас вместе перед самым освобождением.

А эшелоны с новыми узниками все прибывали и прибывали. Это означало, что кого-то из нас переведут в другой лагерь, чтобы освободить места.

В таком случае мы должны были попасть в Биркенау и работать каменщиками. Но оттуда до леса, в котором стояли замаскированные газовые камеры, было всего пять минут езды. И мы это отлично знали. Знал и старший по блоку, которому предстояло выполнить болезненную процедуру отбора.

Мы построились в шеренгу. Нас было на сотню человек больше, чем нужно. Первыми, даже не поднимая взгляд, старший по блоку назвал имена смутьянов. Поляка, который промышлял на черном рынке, цыгана, у которого был слабый мочевой пузырь, ребят с заразными заболеваниями кожи головы, крайних националистов и тех, кто спал, не снимая носков. Затем он прошел вдоль строя. В безвыходной ситуации он указал на тех, кто, по его мнению, сможет сам о себе позаботиться.

Тем вечером мы остались в своих штубах. Весь ужас того, что произошло, погрузил нас в молчание. Наш дух был подорван. От Малого Берлина остались только Светлый Герт, Малыш Курт, его высокий тезка, мой друг Бойкий Герт и я. Салли и Джонатан, члены нашей банды, ушли. Мы даже не понимали, повезло ли нам.

Прошло всего каких-то восемь месяцев с того случая, когда подростков собрали в школе каменщиков, а затем всем блоком вместе с наставниками перевели в Биркенау, и больше от них вестей не было. Ни в чем не повинные мальчишки и мужчины, у каждого из которых было имя, просто исчезли.

Глава 8 Выживание

Малыш Курт доставлял нам много хлопот. Он родился в семье уважаемых берлинских интеллектуалов, был избалован и ничего не знал о мире. А потом и вовсе начал вытворять такое, что возникали сомнения в его вменяемости. Мы честно старались о нем заботиться.

Ему нравилось изводить нас, учителей и старших по бараку песенкой про девушек, которой, если быть честным, мы сами его и научили. Как-то раз из соседнего блока донеслось его фальшивое пение, за которым последовали восторженные аплодисменты. Должно быть, он добился того, чего хотел, ведь в награду ему вручили миску с супом.

Другой не поддающейся искоренению странностью Малыша Курта была привычка плевать в любого, кто над ним подтрунивал. Он выглядел забавно, и нам казалось вполне естественным время от времени подшутить над ним. Он и сам признавал, что похож на «жопу с ушами». Но в противники, от которых нам предстояло его защищать, он, к несчастью, выбрал крупных и сильных украинцев.

Большинство охранявших нас эсэсовцев были выходцами из фашистских стран, таких как Польша или Словакия. И хотя они должны были воплощать «германскую славу», немецкий они знали так же плохо, как и их соотечественники-заключенные. Может, это оттого, что и они прониклись ненавистью к языку своих хозяев.