Мальчик, который нарисовал Освенцим

Даже не философ видел всю иронию, в которой погрязла наша цивилизация. Яркий тому пример – история нашего соседа по блоку, цыгана из Словакии. Его арестовали, когда отец служил в СС. Он завербовался еще до того, как Гитлер объявил о решении уничтожить цыган. С кокардой в виде черепа и скрещенных костей он водил грузовики, те самые, на которых его семью отправили в газовые камеры. Иногда он проходил мимо нашего лагеря, но сын не осмеливался заговорить с отцом. Опасаясь разоблачения, они только махали друг другу.

То был странный мир, но я никак не мог понять, кто его создал. Я обрушивал гнев на послушные орудия империи СС, но размышляя об отце того цыганского мальчика, который под властью приказов и страха водил грузовики, я понял, что все намного сложнее. Так кто же виноват, что мы оказались в столь тяжелом положении? Гитлер? Милитаристы? Крупные промышленники? А Бог куда смотрит?

Мы думали о нашем блоке. Повседневная рутина превратила его в наш дом, то место, которое больше не вселяло в нас страх.

Самым младшим в лагере был двенадцатилетний польский еврей с детским лицом. Он был очень похож на славянина. В мае 1943 года его вместе с четырьмя двоюродными братьями, которые были немного старше, но выглядели словно дети, привезли в Освенцим.

На станции их партия подверглась строжайшей селекции. Пятерых мальчиков из их группы эсэсовцы отобрали на роль посыльных. Троих поместили в наш лагерь, они жили в блоке номер 16.

Посыльные, или «бегуны» целыми днями носились по лагерю, осуществляя связь между капо и эсэсовцами. Мы старались поддерживать приятельские отношения с этими хорошо одетыми детьми ростом с карликов, ведь они не только знали обо всем, что происходит в лагере, но и были близки к влиятельным лагерным шишкам.

Некоторые, правда, подозревали, что «бегуны» находятся на особом и завидном положении благодаря тому, что исполняют для высокого лагерного начальства роли юных «подружек». В их адрес часто летели подобные обвинения, и даже ходили слухи, будто белье у них кружевное и розовое.

– А почему они должны были отказаться? – учил меня Светлый Герт. – В Моновице у меня тоже были отношения с капо. Нам обоим было хорошо, так зачем же отказываться? А как иначе я смог избежать тяжелой работы, голода и болезней? Взгляни на Малыша Курта, каким бы наивным ребеночком он ни казался, – тут Герт сделал паузу, а затем продолжил, – но даже его поимели. Сам спроси и увидишь, как этот осел рассмеется тебе в ответ.

На подростков, которые не смогли удержаться и повелись на поводу у желаний изголодавшихся по сексу знакомых, всегда смотрели с презрением, поэтому они старались помалкивать. Но винить Курта за то, что он сделал, было бы несправедливо, ведь он был невинен и не осознавал, что с ним произошло. Его беспомощное «я» гримасничало, повторяло детские стишки и вызывало лишь жалость.

Как-то раз ко мне подошел дружелюбный поляк – первый гость со времен карантина.

– Я знаю, что твой блоковый не очень-то жалует посторонних, но мне нужно было увидеться с тобой лично, – сказал он на ломаном немецком.

Его уверенность в себе поразила меня еще до того, как я узнал, зачем он пришел. Мы отошли в тихий угол, и там он достал сложенный в несколько раз листок бумаги.

– Возьми. За ответом я приду завтра в это же время. Мне пора. Удачи и до скорого!

Сложенный в несколько раз перепачканный лист содержал послание. Я взглянул на последние слова. Ошибки быть не могло. Подпись гласила: «Твоя мама».

От волнения у меня вспыхнуло лицо. Я всегда верил, что мама где-то рядом. Она жива! Весть о моем везении распространилась быстро, и вскоре узники, называвшие себя моими лучшими друзьями, окружили меня в ожидании услышать подробности. Но больше всего им хотелось увидеть написанным слово «мама».

Из всего, что мне довелось пережить в той адской бездне, это больше всего было похоже на чудо. Но для радости была еще одна причина. Кто-то разыскал мою мать, а для каждого мама – самый дорогой в мире человек, и этот благородный незнакомец рисковал своей жизнью, чтобы тайком передать мне сообщение из женского лагеря Биркенау. Мы знали, что это лагерь массового уничтожения. От одного упоминания о нем мурашки по спине бежали, а если кого-то ловили с запиской, то его ждала верная смерть.

В послании было сказано, что через неделю группа женщин, в одной из которых будет мама, пройдет мимо нашего лагеря. Едва ли не все узники, которые не уходили на работы, горели желанием отправиться со мной и помахать маме. Помимо этого их привлекала сама мысль увидеть «женщин». Но их ждало разочарование, потому что блоковый, опасаясь неприятностей со стороны эсэсовцев, решил, что пойдем только мы двое.

То была неделя почти невыносимого ожидания и вопросов. Я все гадал, как теперь выглядит мама. Узнаю ли я ее? А она меня узнает? Неужели мечта исполнится и мы действительно встретимся? Мысль искать маму по лагерной татуировке с номером 47542 показалась мне весьма удачной.