Мальчики

Он уже не выделял бактерий, и его не удерживали. Раз пять он оформлялся на выписку и уходил из лепрозория в «свободный мир», однако нигде не мог зацепиться: то ли по Жанели своей тосковал, то ли (старая песня!) люди от него шарахались… Он не особо на эту тему распространялся; едва затронешь – морщится, как от боли. Сложный был человек, импульсивный, тревогу излучал и – как сейчас уже ясно – будущую трагедию. «Жизнь-то проходит, Аркаша, – говорил, – да разве жизнь это! Рыпаешься, рыпаешься, полетаешь маленько на воле, и назад, в наше цветущее гетто. Вешай на шею свой колокольчик и ходи туда-сюда на все четыре стороны…»

Любовь его к Жанель, пастушке со свирелью, тоже была безнадёжной. Она отказывалась соединиться с ним «навсегда». Я-то не понимал тогда: как можно предпочесть заурядного бугая со свинофермы такому замечательному парню, как Виктор? И сам себе возражал: а она никого и не предпочла, она их обоих любила, держала по обе стороны от себя. Плыла меж ними, цепляясь за обоих, чтобы не уйти в бездну. Но тому, что попроще, Митьке, – было, кажется, не так больно, как Виктору.

Много лет тот пытался найти выход, хоть какой-то смысл придать этой своей проклятой жизни в раю, проклятой любви на троих. Но – устал, отступился, и его синий взор как-то пригас. Помню, однажды он обронил в разговоре со мной: «Я уже навсегда не верю в «навсегда»…»

…В конце концов, выход он всё же нашёл, нашёл то самое «навсегда»: повесился в своём домике.

Обнаружил его Мишка Рогов, мой сокурсник, тоже аспирант.

«Знаешь, Витя повесился как философ, – сказал он мне недели две спустя, когда после работы мы засели с кружками в пивном шалмане на Кировской. Сначала взяли по большой, потом ещё добавили. – Он позу такую выбрал, слышь, при которой человек в любой момент может остановиться, оборвать свою казнь. Но не остановился… Будто послание нам отправил: «Я – хозяин своей смерти, я так решил». Понимаешь? Хоть в этом деянии волю свою исполнил».

…А я только вернулся из Питера. Жил там две недели у родни, гулял белыми ночами по набережным, флиртовал с одной очаровательной консерваторкой… В один из этих отпускных дней троюродная сестрица «угостила» меня концертом группы «Аквариум». В программе, среди прочего, была и та известная их песня, странная такая, прекрасная:

Под небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И яркою звездой.
А в городе том сад,
Всё травы да цветы,
Гуляют там животные
Невиданной красы…[5]

Она просто врезалась в меня, эта песня, перевернула всё внутри, сначала я даже не понял – почему: о чём там речь, что за сад, к чему там эти странные животные… Потом как ударило: про наш это сад, только иносказательно, про наших заключённых ангелов невиданной красы… Сидел я как пришибленный, а перед глазами почему-то – Жанель, босая, со свирелью в руках – в дивном саду «Богемия», на солнечной веранде.

Кто любит, тот любим,
Кто светел, тот и свят.
Пускай ведёт звезда тебя
Дорогой в дивный сад.

Тебя там встретит огнегривый лев,

И синий вол, исполненный очей.
С ними золотой орёл небесный,
Чей так светел взор незабыва-е-мый…

* * *

Между прочим, я думал, после трагической смерти одного из своих возлюбленных Жанель, сурово осуждаемая прокажённым сообществом, виновато притулится ко второму, к Митьке её, образуя, наконец, подобие какой-то супружеской пары. Но нет! Почти сразу возле неё возник совсем уже странный ухажёр: одышливый пожилой шахматист Пётр Нетребный, которому, казалось, и дела нет до женского полу. Однако Жанель его выбрала, и пение её свирели возродило в Нетребном дуновение страсти. И всё устроилось: они поселились втроём, а вскоре, проходя мимо их веранды, можно было увидеть сидящих за шахматной доской Митю и шахматиста Нетребного (Мишка Рогов называл его Непотребным), один из которых безуспешно учил другого под прерывистые вздохи дудочки, как правильно ходят фигуры.

* * *

Зачем, думаю я теперь, зачем всё это было мне показано – тогда, в танцующих вздохах свирельной неги? В назидание? Для острастки? Чтобы приготовился наперёд? Чтобы приготовился, спрашиваю я кого-то там, к вечному любовному чистилищу, к собственной мучительной игре втроём на шахматной доске наших жизней?