Маленькая черная ложь

Сажусь, протираю ветровое стекло, потом стекло со стороны пассажира. Куини прыгает на сиденье водителя, чтобы не мешать, но следит за каждым моим движением.

— Куда он пошел?

Собака прижимается носом к стеклу, затем оглядывается на меня. Уши у нее прижаты. Она тоже не знает.

Ключей в замке зажигания нет.

Я выхожу из машины, и в нее устремляется ночной воздух, пропитанный запахом дрока, торфа и моря. Звезды похожи на искрящиеся капельки океана в лучах солнца, но луны на небе нет. В темноте я могу различить только густые заросли ворони́ки — растущего вдоль дороги кустарника, чья верхушка похожа на обтрепанную ленту.

Я беру маленький фонарь, который всегда ношу с собой, и обхожу машину. За кустами по обе стороны дороги тянутся широкие и глубокие канавы, а это значит, что мы где-то между Дарвином и Стэнли. Направляю луч фонаря вдаль. Каллума нигде не видно.

Внезапный взрыв звука и света больно бьет по моим натянутым нервам. Фейерверк. Когда разноцветные сполохи гаснут, я вспоминаю подробности своего сна. Грязь и смерть. Темнота и оглушающий шум. Сражение за Гуз-Грин.

Когда мы с Каллумом познакомились, он много рассказывал о конфликте, но всегда что-нибудь несерьезное. О том, как украл овцу, чтобы приготовить жаркое из баранины, о винном магазине в Стэнли, в который попал снаряд, так что вино и пиво текли по улицам. Он ничего не рассказывал о смерти или увечьях. Не делился ужасами войны за Фолкленды.

Пришлось выяснять самой. Я читала все свидетельства очевидцев, которые удавалось найти. И не от Каллума узнала о пяти ужасных днях, которые его полк провел после высадки на горе Сассекс, в окружении продуваемых ветрами холмов и голых склонов, пытаясь согреться на зимнем ветру, не ослабевавшем ни на секунду. Он ничего не рассказывал мне об этом, но я знаю, что они не смогли вырыть траншеи в сплошной скале или заболоченной земле и были вынуждены использовать любое укрытие, даже заросли дрока.

Я знаю, что ему пришлось пережить на том склоне.

Пока я раздумываю, что делать, Куини трусит по дороге.

— Поросенок, стой! — Не задумываясь, я использую прозвище, которое дал ей Каллум. Она вытаскивает свой нос из ворони́ки и оглядывается на меня. Потом бежит дальше.

— Он пошел туда? — Куини не собака-ищейка, но обычно ей удавалось находить спрятавшихся мальчиков.

Куини лает на канаву. Я приподнимаюсь на цыпочки, но ничего не вижу — черная пустошь, а за ней непроглядная тьма. Собака пробегает по дороге еще несколько метров. Я следую за ней, и тут небо снова взрывается фейерверком.

За все время, что мы знакомы, Каллум ни разу не рассказывал о ночном марш-броске своего полка к Гуз-Грин. О том, как в зимней тьме они преодолели одиннадцать миль пересеченной местности. Из письменных рапортов я выяснила, что парашютисты беззвучно двигались по плоской открытой равнине, зная, что у врага численное превосходство и что у них нет времени спланировать оборону и как следует окопаться.

Я спотыкаюсь, не заметив яму на дороге.

Торфяная пустошь, которую парашютисты пересекали в 1982 году, стала ловушкой. Люди проваливались в трясину, подворачивали голеностопы на невидимых корнях, начиная ненавидеть землю, к которой так долго плыли, чтобы защитить. Они приближались к месту, где — они это знали — их ждут вражеские солдаты, думая о том, не станут ли звуки выстрелов последним, что они услышат.

Каллум рассказывал, что во время того, первого перехода им пришлось дважды поворачивать назад и возвращаться по своим следам, так что когда, наконец, они вступили в бой, то уже успели вымокнуть до костей и выбиться из сил. Он рассказывал, что из-за какого-то гигантского косяка по Би-би-си объявили всему миру, что британская армия намерена освободить Гуз-Грин, выдав их планы врагу.

Каллум, уже испытавший стресс от приключения на «Эндеворе», провел весь день в окружении смерти. Он смотрел, как я убиваю дельфинов, одного за другим, слышал почти две сотни выстрелов. Несколько часов он был вынужден слушать стоны умирающих животных, от которых разрывалось сердце. Он слушал плач и проклятия людей. Теперь он где-то здесь, в темноте, на том самом склоне, где когда-то сражался в жестоком бою.

Когда мы познакомились, у него было оружие. Он держал его в запертом ящике в багажнике своего «Лэндкрузера». Нужно было проверить.

Белая морда Куини появляется с другой стороны канавы. С растущим чувством тревоги я прыгаю вниз.

Каллум не рассказывал о траншеях — канавах, которые рыли по обе стороны дороги, чтобы укрыться от вражеского огня. От других участников боев я узнала о парашютистах, находивших траншеи врага, украшенные детскими напоминаниями о доме: игрушечными автомобилями, комиксами, письмами, фотографиями. Он не рассказывал о найденных винтовках с религиозными картинками на прикладах, и оторванных ладонях, сжимающих спусковой крючок. Не рассказывал об обезглавленных трупах, о лицах с зияющими дырами, о еще живых людях с оторванными конечностями. Не рассказывал о напалме, который сбрасывали с самолетов.

Все это я узнала сама.