Маленькая черная ложь

— Должно быть, паренька похитил какой-нибудь педик из казарм. Каждые два месяца к нам привозят новых солдат, и мы понятия не имеем, что это за люди и какое у них прошлое. Я говорил Бобу Стопфорду, что нужно проверять, кто из них раньше нарушал закон.

— Я уверена, что ребенка никто не похищал. Он просто потерялся.

— Прошу простить, что сразу не спросил твое мнение. — Отец повышает голос, готовый вовлечь в спор других, чтобы они приняли его сторону или наблюдали за моим унижением, когда я буду раздавлена его аргументами. — Наверное, нам всем нужно возвращаться домой, раз Рейчел считает, что он объявится через десять минут.

Почему он так ко мне относится?.. Черт, с чего же начать? Во-первых, в отличие от 75 процентов сверстников, я не вернулась домой сразу же после окончания университета. Господи, как же мы гордимся этой статистикой: 75 процентов нашей молодежи — самых умных, не забывайте, — при первой же возможности возвращаются на острова, в это лучшее в мире место, кучку камней в Южной Атлантике… Задержавшись на материке, я примкнула к тем 25 процентам, чей поступок неизбежно будет расценен как отступничество, в личном и культурном плане.

На вопросы из дома я неизменно отвечала, что опыт, который я получала в английской газете, будет неоценим для карьеры репортера и в конечном счете редактора. Что я жертвую своими желаниями ради островов. Разумеется, в этом не было ни капли правды. Я просто не хотела возвращаться домой.

На вопросы англичан, почему осталась, я отвечала, что люблю Лондон. Даже написала заметку в газету на эту тему. Мне нравилась анонимность толпы, ощущение безграничных возможностей, а также тот факт, что дома никто ничего не узнает. Я могу становиться такой, какой хочу, меняться даже в течение одного дня: утром быть застенчивой и женственной, в воздушных платьях до середины икры и с авторучкой с фиолетовыми чернилами в руке, днем — дымящим, как паровоз, и сквернословящим «готом», в драной черной коже и с белым гримом на лице, а вечером — надевать спортивный костюм и бегать по бесконечным лондонским паркам. И никто не спросит меня: «Рейчел Дункан, когда ты увлеклась бегом? Рейчел, а твоя мать знает, что ты так одеваешься? Боже, Рейчел, ты собралась на маскарад?»

«Нужно родиться на маленьком острове, на задворках цивилизации, чтобы по-настоящему ценить анонимность», — писала я. И это было неправдой. Истинная причина того, что я осталась, была совсем в другом.

Но отец принял эти претензии на независимость как свидетельство моего превосходства. Не вернувшись домой сразу после университета, я давала ясно понять, насколько это было возможно, что считаю себя лучше всех людей, среди которых выросла. В его поведении я вижу презрение, которое мы испытываем к тем, кто пытается возвыситься над нами, перегнать нас.

А может, все гораздо проще. Может, он не в состоянии находиться рядом с женщиной, в которую я превратилась три года назад.

Я совершила ужасный поступок.

Ужасный поступок, который мне никогда не позволят забыть.

* * *

— Ату! — говорю я и скачу в сторону пустоши. Отец пришпоривает свою кобылу, Примроуз, и следует за мной.

Сначала перед нами расстилается сухая, открытая всем ветрам пустошь. Из тонкого слоя почвы торчат голые скалы, а низкий кустарник похож на плотный пушистый ковер. Он довольно мягкий, но поверхность получается такой неровной, что идти по нему практически невозможно. С любой скоростью. Из густой поросли торчат цветы, словно символизируя стойкий дух Фолклендов.

— Смотри, куда едешь. — Я слишком сильно приблизилась, и Вел нацелился зубами на зад Примроуз.

— Извини. Я ищу маленького ребенка. — Тем не менее я отворачиваю в сторону. У меня нет желания пререкаться с отцом.

Слева слышится крик. Что-то нашли. Несмотря на свои размеры и чистоту кровей, Вел довольно хорошо справляется с пересеченной местностью, и вскоре мы догоняем следующего всадника, местного психотерапевта Сапфир Пиррус.

Одним из условий, позволивших мне избежать тюрьмы, было посещение психотерапевта. К концу третьего сеанса я начала думать, что уж лучше тюрьма. Как вы себя чувствуете сегодня, Рейчел? Какие это вызывает у вас чувства? Что вы чувствуете в данный момент? Боже праведный, как я могла себя чувствовать? Мой мир рухнул! Закрывая глаза, я каждый раз видела лица тех мертвых мальчиков, слышала, как они кричат в падающей машине. Неужели она думала, что разговоры о моих чувствах чем-то помогут?

Во время последнего сеанса я рассказала ей о поэме Кольриджа, которая мне никогда не нравилась, но которую я выучила в надежде, что это оценит Кэтрин, предки которой были моряками. Под внимательным взглядом Сапфир я рассказала ей историю о долгом и опасном путешествии на юг, об альбатросе, который был для моряков чем-то вроде домашнего питомца или приемного ребенка и которого застрелил Старый Мореход.