Тут Джо всплеснула руками и восторженно вздохнула, а все семейство охватил приступ бурного веселья, даже мистер Лоренс смеялся так, что все испугались, не случится ли с ним вдруг апоплексический удар.
– Не вижу здесь ничего смешного, – мрачно произнесла Джо, когда стало возможно ее услышать. – Не может быть ничего более естественного и вполне подобающего, чем то, что мой профессор открывает школу, а я предпочитаю жить в собственном имении.
– Она уже задается! – определил Лори, воспринимавший ее идею как великолепную шутку. – Но могу ли я поинтересоваться, как вы собираетесь содержать это заведение? Если все ученики – маленькие оборвыши, ваши плоды не будут так уж доходны в мирском понимании этого слова, миссис Баэр.
– Да не пытайтесь гасить наш энтузиазм, Тедди! Разумеется, я возьму и богатых учеников тоже… Даже, вероятно, вообще начну с них. Потом, когда начало будет положено и дело пойдет, я смогу взять одного или двух оборвышей, просто ради удовольствия. Дети богачей часто нуждаются в заботе и комфорте не меньше, чем бедняки. Мне приходилось видеть немало несчастных маленьких созданий, оставленных на слуг или просто отставших, которых резко толкают вперед, а ведь это по-настоящему жестоко. Некоторые начинают плохо себя вести из-за дурного с ними обращения или из-за небрежения, другие теряют своих матерей. Самым лучшим приходится справляться с неуклюжим переходным возрастом, а это как раз то время, когда они более всего нуждаются в нашем терпении и доброте. Люди смеются над ними, гоняют их туда-сюда, пытаясь убрать их с глаз долой, и ждут, что они могут вот так сразу превратиться из хорошенького ребенка во взрослого молодого человека. Они нечасто жалуются – стойкие маленькие души, – но они всё это чувствуют. Я и сама отчасти прошла через нечто подобное, так что все про это знаю. У меня особый интерес к таким большим медвежатам, и мне хочется показать им, что я вижу горячие, честные, полные добрых стремлений сердца за их неуклюжими руками и ногами и взбалмошными головами. И у меня есть опыт, ибо разве не я воспитала одного мальчика так, что он стал гордостью и честью всей его семьи?
– Я могу засвидетельствовать, что вы пытались это сделать, – сказал Лори, благодарно взглянув на Джо.
– И я добилась успеха превыше всех моих ожиданий, потому что вот вы – здесь, надежный, разумный деловой человек, делающий на свои деньги много добра, накапливая не доллары, а благословения бедняков. Но вы ведь не только деловой человек, вы – ценитель хороших, красивых вещей, которыми наслаждаетесь сами и даете наслаждаться ими другим – как вам всегда было свойственно и в былые времена. Я горжусь вами, Тедди, так как вы от года к году становитесь все лучше, и все это чувствуют, хотя вы не разрешаете никому говорить об этом. Да, а когда я заведу свою «паству», я укажу им на вас и скажу: «Вот вам образец, мои мальчики!»
Бедный Лори не знал, куда ему девать глаза от смущения, потому что, хотя он и был уже вполне взрослым мужчиной, что-то вроде его юношеской застенчивости овладело им, когда все взгляды с одобрением обратились к нему при этом всплеске похвал в его адрес.
– Послушайте, Джо, это уж слишком… – начал он в своей прежней мальчишеской манере. – Вы все сделали для меня больше, чем я когда-нибудь смогу отблагодарить вас за это иначе, чем стараясь делать все как можно лучше, чтобы вас не разочаровать. А вы, Джо, меня несколько забросили в последнее время, но у меня тем не менее была очень хорошая помощь. И если я вообще как-то продвинулся в этот период, то вы можете поблагодарить вот этих двоих. – И Лори ласково положил одну ладонь на голову своего деда, а другую – на золотистую головку Эми, ибо эти трое никогда не бывали далеко друг от друга.
– А я и правда считаю, что семья – самая прекрасная вещь на свете! – воскликнула Джо, пребывавшая в этот день в необычайно приподнятом состоянии духа. – Когда у меня будет своя собственная, надеюсь, она будет такой же счастливой, как те три, что я знаю и так люблю. Если бы еще Джон и мой Фриц были здесь с нами, это был бы поистине маленький рай на земле, – добавила она уже более спокойно.
И в ту ночь, когда она ушла в свою комнату после счастливого вечера семейного совета, надежд и планов, сердце ее было так переполнено счастьем, что успокоить его она смогла, лишь опустившись на колени у опустелой кровати, так и оставшейся стоять рядом с ее собственной, и с любовью думая о Бет.