Маленькие женщины

– Еще месяц – и я остепенюсь, – повторял он себе снова и снова, оправдывая отсрочку тем, что все здесь ему в новинку, что оставшиеся дома друзья хотели, чтобы он был счастлив, что в обществе он приобретает необходимый лоск. Но месяцы улетали, вырваться становилось все труднее; его неизбежно затягивало обратно, а плыть по течению было настолько легко, что Нат неизменно оттягивал тягостный день. На смену зимним забавам пришли более здоровые летние развлечения – оказалось, что обходятся они еще дороже; дело в том, что гостеприимные дамы ожидали от него взаимности: кареты, букеты, билеты в театр и прочие мелкие расходы, без которых молодому человеку не обойтись в подобных обстоятельствах, стремительно истощали его банковский счет, который поначалу казался неисчерпаемым. Во всем подражая мистеру Лори, Нат вел себя скромно и галантно и пользовался всеобщей любовью; сквозь новоприобретенные привычки и ужимки неизменно сквозили его природная честность и простота – они позволяли завоевать доверие и приязнь всех, кто его знал.

Была среди этих его знакомых некая располагающая к себе пожилая дама с музыкальной дочерью – из добропорядочной, но обедневшей семьи; дама очень хотела выдать вышеупомянутую дочь за состоятельного человека. Безыскусные выдумки Ната касательно его связей и видов на будущее очаровали высокородную фрау, а его музыкальные способности и обаятельные манеры – сентиментальную Минну. Их тихая гостиная убаюкивала Ната домашним покоем, когда он уставал от развлечений, а нежные голубые глаза милой барышни всегда светились радостью, когда он приходил, огорчением, когда он удалялся, и восхищением, когда он играл для нее, так что не посещать это приятное место у него не получалось. Он не имел в виду ничего дурного и не предчувствовал никакой опасности, ибо поделился с фрау мамой своей тайной: он обручен. Словом, он посещал этот дом снова и снова, не имея ни малейшего понятия о том, какие амбициозные планы лелеет пожилая дама, не сознавая, какие угрозы таит в себе расположение молодой романтичной немки. А когда стало ясно, что для нее не обойдется без душевных терзаний, а для него – без угрызений совести, было уже слишком поздно.

Разумеется, некоторые отголоски этих новых и приятных впечатлений проникли в пространные письма, которые Нат старательно писал каждую неделю – тут не могли помешать ни развлечения, ни работа, ни усталость; Дейзи радовалась его счастью и успехам, мальчики посмеивались при мысли, что «старина Певун заделался светским человеком», старшие же только хмурились и обменивались такими словами:

– Все развивается слишком быстро, его нужно предостеречь, иначе недалеко до беды.

Впрочем, мистер Лори постановил следующее:

– Да ладно, пусть порезвится; слишком долго он жил под спудом и в зависимости от других. Денег у него не так много, особых бед не натворишь, а в том, что он не залезет в долги, я уверен. Он слишком робок и честен, чтобы дойти до безрассудства. Он впервые почувствовал вкус свободы – пусть порадуется, потом будет только усерднее трудиться. Уж я-то это знаю – и уверен в своей правоте.

Предостережения прозвучали, но чрезвычайно мягкие, и добрые друзья с нетерпением ждали рассказов о добросовестной учебе, а не о «прекрасном времяпрепровождении». Верное сердечко Дейзи порой сжималось, когда она думала, не похитит ли у нее ее Ната одна из этих обворожительных Минн, Хильдегард или Лотхен, которых он так часто упоминал; однако вопросов ему не задавала, писала в ровном и бодром тоне и вотще искала хоть какие-то признаки перемен в письмах, зачитанных почти до дыр.

Месяцы сменяли друг друга, пришла новогодняя пора с ее подарками, благопожеланиями и искрометными празднествами. Ожидалось, что Нат повеселится от души – поначалу так оно и было; немецкое Рождество – обворожительное зрелище. Однако ему пришлось заплатить высокую цену за то, с каким самозабвением он предавался веселью в праздничную неделю: счет ему предъявили в канун Нового года. Казалось, все эти сюрпризы подготовила некая злокозненная фея: они оказались крайне неприятными и изменили все вокруг, точно по волшебству, превратив его радостный мирок в пустыню отчаяния с той же стремительностью, с какой это происходит в сцене преображения в рождественской пантомиме.

Первый сюрприз ждал его утром, когда, должным образом вооружившись дорогими букетами и бонбоньерками, он отправился поблагодарить Минну и ее матушку за подтяжки, вышитые незабудками, и шелковые носки, связанные ловкими пальцами пожилой дамы, – их он в то утро обнаружил у себя на столе. Фрау мама приняла его благосклонно, однако, когда он спросил о дочери, благородная дама задала ему прямой вопрос о том, каковы его намерения, – добавив, что ушей ее достигли некие слухи, которые требовали, чтобы он либо немедленно объяснился, либо больше не приходил, ибо нельзя смущать душевный покой Минны.