Маленькие женщины

Нат старался не упустить ни одной минуты, которую можно было провести с Дейзи, и миссис Мег, видя это, несколько смягчилась, хотя по-прежнему не сомневалась, что долгая разлука совершенно излечит обоих от их заслуживающей сожаления привязанности. Дейзи говорила мало, но, стоило лишь ей остаться одной, как ее нежное лицо становилось печальным, и несколько слезинок оросило платочки, на которых она так красиво вышила метки своими собственными волосами. Она была уверена, что Нат не забудет ее, а предстоящая жизнь без дорогого друга, который был ее постоянным спутником со времен «пирожков-куличиков» и доверительных бесед на старой иве, казалась довольно унылой. Она была дочерью, воспитанной в старых правилах, послушной и кроткой, с такой глубокой любовью и почтением к матери, что воля той становилась для Дейзи законом, и потому, если на любовь накладывался запрет, следовало удовлетвориться дружбой. Так что она хранила про себя свое маленькое горе, весело улыбалась Нату и старалась сделать последние дни его пребывания дома счастливыми, обеспечивая всем, чем могла, от разумных советов и ласковых слов до хорошо заполненного рабочего мешочка для его холостяцкого хозяйства и коробки с «вкусностями» для путешествия.

Том и Нэн уделяли все свободное от учебы время шумному веселью в Пламфильде в обществе старых друзей, так как Эмилю предстояло долгое плавание, Нат уезжал на неопределенный срок, а уж когда среди них снова появится Дэн, не знал никто. Они все, казалось, чувствовали, что их жизнь начинает обретать глубокий смысл, и даже среди веселья этих чудесных летних дней сознавали, что каждый из них уже не ребенок. Часто в паузах между забавами они беседовали очень серьезно о своих планах и надеждах, словно горячо хотели стать ближе и помочь друг другу, прежде чем судьба разведет их по разным дорогам.

Лишь несколько недель отдыха было у них, а затем «Бренда» уже стояла, готовая к выходу в море, Нату тоже предстояло отплыть из Нью-Йорка, а Дэн решил выехать из Пламфильда вместе с ним, чтобы проводить друга и поскорее начать воплощать в жизнь планы, роившиеся у него в голове. В честь путешественников на Парнасе давали прощальный бал, и все явились на него в лучших нарядах и самом веселом расположении духа. Приехали даже Джордж и Долли и привезли с собой последние моды и манеры Гарварда, сияя от гордости во фраках и «шапокляках», как Джози называла складные цилиндры, особый предмет гордости для их все еще мальчишеских сердец. Джек и Нед не появились, хотя прислали извинения и наилучшие пожелания, но никто не горевал из-за их отсутствия: они числились среди тех, кого миссис Джо называла своими «неудачами». Бедный Том, как всегда, попал в переделку: он облил голову каким-то на редкость пахучим лосьоном в тщетной попытке уложить свои непослушные тугие кудряшки в гладкую прическу, как того требовала мода. К несчастью, от этого все завитки его мятежной шевелюры только еще туже закрутились, а запах множества парикмахерских, несмотря на отчаянные усилия от него избавиться, казалось, пристал к бедняге навечно. Нэн не позволяла ему подходить к ней близко и, едва лишь он попадался ей на глаза, принималась энергично махать веером. Этим она ранила его в самое сердце, так что он чувствовал себя точно несчастная пери, изгнанная из рая[195]. Разумеется, все приятели насмехались над ним, и только неугасимая веселость натуры не давала страдальцу впасть в отчаяние.

Эмиль выглядел великолепно в новой морской форме и танцевал с увлечением, на какое способны только моряки. Его лакированные бальные туфли, казалось, мелькали сразу везде, а его партнерши, стараясь выдержать заданный им темп, вскоре начинали ловить ртом воздух. Впрочем, все дружно объявили, что он ведет в танце «как ангел», и, несмотря на такую скорость, никто не споткнулся и не столкнулся с другими, так что Эмиль был совершенно счастлив и не имел недостатка в девушках, желающих пройтись с ним в танце.

Дэна, у которого не было фрака, уговорили надеть его мексиканский костюм. Чувствуя себя уверенно в брюках с множеством пуговок, свободном жакете и ярком высоком поясе, он небрежным жестом закинул на плечо свой плед и выглядел великолепно, производя большое впечатление на зрителей длинными шпорами, когда учил Джози необычным новым па или восхищенно выкатывал черные глаза, глядя вслед каким-нибудь белокурым девицам, с которыми не осмеливался заговорить.