Маленькие женщины

Роб редко приказывал, но когда приказывал, Тед был вынужден подчиняться. Но в этот момент он был в ярости, а повелительный тон Роба совершенно вывел его из себя, так что он не смог удержаться и не нанести хотя бы один удар непокорному животному, прежде чем подчиниться приказу брата. Только один удар, но обошелся он дорого. Когда Тед нанес его, пес прыгнул на обидчика с рычанием, и Роб, бросившийся вперед, чтобы разделить этих двоих, почувствовал, как острые зубы вонзились ему в ногу. Одно слово заставило Дона разжать челюсти и упасть в раскаянии у ног Роба. Пес любил его и явно сожалел, что, по ошибке, причинил боль другу. Погладив его в знак прощения, Роб, хромая, отошел к амбару, куда за ним последовал Тед, гнев которого мгновенно сменился стыдом и огорчением, когда он увидел капли крови на носке Роба и маленькие ранки на его ноге.

– Мне ужасно жаль, что так вышло. Зачем ты вмешался? Вот, смой кровь, а я дам тебе тряпочку для перевязки, – сказал он, торопливо смочив губку водой и вытаскивая из кармана очень мятый носовой платок. Роб обычно легко относился к своим несчастьям и был сверх меры склонен прощать, если вина лежала не на нем самом, а на других, но теперь он сидел совершенно неподвижно, глядя на красные пятна с таким странным выражением на побелевшем лице, что Тед обеспокоился, хотя и добавил со смехом: – Ну что ты, Робби, неужели боишься укуса маленькой собачки?

– Я боюсь гидрофобии[212]. Но если Дон действительно взбесился, то я предпочел бы, чтобы пострадал именно я, а не кто-то другой, – отвечал Роб с улыбкой и содроганием.

Услышав ужасное слово, Тед побледнел даже сильнее, чем брат, и, уронив губку и платок, уставился на него с испуганным лицом, шепча в отчаянии:

– Ох, Роб, что ты говоришь! Что же нам делать, что нам делать?

– Позови Нэн. Она знает, что делают в таких случаях. Не пугай тетю и не говори никому, кроме Нэн. Она на заднем крыльце, позови ее сюда как можно скорее. Я обмою рану, пока жду ее. Может быть, ничего страшного нет. Не смотри так испуганно, Тед. Я только подумал, что такое возможно, поскольку Дон ведет себя странно.

Роб старался говорить твердо и решительно, но Тед ощутил странную слабость в своих длинных ногах, когда поспешил к дому, и ему повезло, что он никого не встретил на пути, так как лицо непременно выдало бы его. Нэн с удовольствием покачивалась в гамаке, развлекаясь чтением интересной научной работы о крупе[213], когда взволнованный мальчик, неожиданно схватив ее за локоть и почти вывалив из гамака, зашептал:

– Идем скорее к Робу в амбар! Дон взбесился и укусил его, и мы не знаем что делать, и это все моя вина, и никто не должен знать. Бежим скорее!

Нэн уже была на ногах, ошеломленная, но не потерявшая присутствия духа, и оба, не говоря больше ни слова, тихонько обогнули дом, где ничего не подозревающая Дейзи весело болтала с подругами в гостиной, а тетя Мег спокойно спала после обеда в своей комнате на втором этаже.

Роб ободрился и был совершенно спокоен и тверд, когда они нашли его в пристройке, где хранилась упряжь; он предусмотрительно удалился туда, чтобы его никто не увидел. Вскоре Нэн уже знала всю историю и, медленно переведя взгляд с Дона, сидевшего печально и угрюмо в своей конуре, на корыто, полное воды, сказала:

– Роб, в целях безопасности можно сделать только одну вещь… и сделать ее необходимо немедленно. Мы не можем откладывать наши действия, чтобы узнать действительно ли Дон… болен… или идти за доктором. Я могу сделать, что требуется, и сделаю, но это очень больно, а мне так неприятно причинять тебе боль, дорогой.

В голосе Нэн была совершенно не подобающая голосу профессионала дрожь, а ее зоркие глаза затуманились, когда она взглянула на два встревоженных лица, так доверчиво обращенные к ней в ожидании помощи.

– Я знаю, надо прижечь рану. Хорошо, сделай это, пожалуйста. Я смогу вынести боль. Но Теду лучше уйти, – сказал Роб, решительно сжав губы и кивнув в сторону огорченного брата.

– Я не тронусь с места. Я тоже могу это вынести, если он может. Только это я должен был оказаться на его месте! – воскликнул Тед, прилагая отчаянные усилия, чтобы не заплакать; огорчение, страх и стыд переполняли его душу, и казалось, что он не сможет мужественно вынести предстоящее зрелище.

– Теду лучше остаться и помочь. Это будет ему полезно, – отвечала Нэн, стараясь говорить сурово, хотя сердце замирало у нее в груди; ей гораздо лучше было известно, что может ожидать обоих несчастных мальчиков. – Сидите тихо. Я через минуту вернусь, – добавила она, направляясь к дому, в то время как ее живой ум был занят торопливыми соображениями о том, что и как лучше всего сделать.