Маленькие женщины

– Он всегда пишет редко, ты же знаешь, но доводит дело до конца и затем приезжает домой. Месяцы и годы, кажется, мало значат для него, и он, вероятно, ведет разведку где-нибудь в глуши, забыв о времени, – отвечал мистер Баэр, внимательно читая одно из длинных посланий Ната, которое пришло из Лейпцига.

– Но он обещал, что даст мне знать, как у него дела, а Дэн держит слово, если только может. Боюсь, с ним что-то стряслось, – и миссис Джо попыталась ободриться, погладив по голове Дона, когда тот подошел к ней при звуке имени хозяина, чтобы взглянуть ей в лицо печальными, умными, почти человеческими глазами.

– Не беспокойся, мама, дорогая, со стариной Дэном ничего не случится. Он непременно объявится и войдет однажды к нам, очень гордо, с золотой жилой в одном кармане и прерией в другом, веселый и жизнерадостный, – сказал Тед, который не горел желанием поскорее вернуть Окту ее законному хозяину.

– Может быть, он уехал в Монтану и отказался от плана с фермой. Ему, кажется, больше нравились индейцы, – Роб подошел к матери с этим оптимистичным предположением и намерением помочь ей разобрать кипу писем.

– Надеюсь, что так. Это занятие подошло бы ему больше всего. Но я уверена, что он рассказал бы нам о своих новых планах и послал бы за деньгами, чтобы иметь возможность помогать своим индейским друзьям. Нет, я всем своим существом чувствую: что-то не в порядке, – сказала миссис Джо, качая головой в утреннем чепчике торжественно и серьезно, словно сам Рок.

– Если так, мы об этом услышим: худые вести не лежат на месте. Не тревожься прежде времени, моя Джо. Послушай лучше, как замечательно идут дела у Ната. Я и понятия не имел, что мальчика будет интересовать что-то помимо музыки. Помощь моего доброго друга Баумгартена помогла ему с самого начала почувствовать себя в Германии как дома, и новые впечатления принесут ему пользу, если он не потеряет голову. Хороший паренек, но мало знает о жизни, а Лейпциг полон ловушек для тех, кто их не остерегается. Помогай ему Бог!

Профессор прочел вслух восторженный отчет Ната о посещении им разных литературных и музыкальных вечеров, о великолепии оперы, о доброте его новых друзей, о том, какая это радость – учиться под руководством такого мастера, как Бергман, о своих надеждах быстро добиться успеха и о громадной благодарности тем, кто открыл для него этот волшебный мир.

– Вот такое письмо приносит удовлетворение и успокаивает. Я чувствовала, что Нат до отъезда в Европу сам не подозревал о дремлющих в нем силах, хотя с самого начала держался мужественно и строил блестящие планы, – сказала миссис Джо с удовлетворением.

– Посмотрим. Он, несомненно, получит хороший урок, который пойдет ему на пользу. Так происходит со всеми нами в юности. Я надеюсь, это испытание не окажется слишком тяжелым для нашего славного Jungling[232], – отвечал профессор с улыбкой, вспоминая свою собственную студенческую жизнь в Германии.

Он был прав. Нат уже усваивал «хороший урок» с такой быстротой, что она ошеломила бы его оставшихся дома друзей, если бы только им были известны подробности. Мужские черты характера, проявлению которых радовалась миссис Джо, развивались в совершенно неожиданных направлениях, и тихий Нат бросился в омут относительно безвредных развлечений веселого города со всем пылом неопытного юноши, впервые отведавшего таких удовольствий. Полная свобода и чувство независимости были восхитительны. Обилие благодеяний, оказанных ему, начинало его тяготить, и он всей душой стремился стоять на собственных ногах и идти своим путем. На новом месте никто не знал о его прошлом, и, со своим обширным гардеробом, изрядной суммой на банковском счете и лучшим преподавателем в Лейпциге, он вступил в светскую жизнь в качестве музыкально одаренного юного джентльмена, рекомендованного многоуважаемым профессором Баэром и богатым мистером Лоренсом, у которых в Германии было много друзей, всегда готовых распахнуть двери своих домов перед их протеже. Благодаря этим рекомендациям, своему беглому немецкому, скромным манерам и неоспоримому таланту, молодой незнакомец был сердечно принят и сразу введен в общество, в которое тщетно пытались проникнуть многие честолюбивые молодые люди.