Маленькие женщины

– Элис тоже готова на это, и я надеюсь, они объяснятся. Но у нее такое чувство долга, что, боюсь, она сама себе не позволит быть счастливой. А ты была бы рада за них, мама?

– Всей душой! Девушки лучше, благороднее, чем она, нет на свете. Я вижу в ней все, чего хотела бы для моего сына. И я готова сделать все, что зависит от меня, чтобы Джон не потерял ее, такую милую и смелую. В ее сердце хватит места и для любви, и для долга. Ожидание будет радостным для обоих, если они будут ждать вместе… хотя ждать им, разумеется, придется.

– Я так рада, что ты одобряешь его выбор, мама, и ему не грозит самое печальное из всех возможных разочарований.

Тут голос Дейзи прервался, и внезапный шелест, за которым последовал нежный шепот, казалось, говорил, что она уже в объятиях матери, где ищет и находит утешение.

Больше Элис ничего не слышала. Она закрыла окно, чувствуя себя виноватой, но с сияющим лицом, так как пословица не оправдалась[292], и она услышала больше хорошего о себе, чем смела надеяться. Все, казалось, внезапно изменилось. Она чувствовала, что в ее сердце, действительно, хватает места для любви и долга, и знала теперь, что мать и сестра Джона с радостью примут ее в семью, а воспоминание о менее счастливой судьбе Дейзи, об утомительном испытании, которое проходил Нат, о долгой отсрочке и, быть может, разлуке навсегда вдруг явилось ей так ярко, что осмотрительность показалась жестокостью, самопожертвование – сентиментальной глупостью, и все, кроме правды о ее чувствах, – неверностью возлюбленному. И, думая так, она присоединила полурасцветшую розу к бутону, а затем, после паузы, медленно поцеловала безупречную, совершенно распустившуюся розу и, добавив ее к тем двум, которым уже предстояло рассказать о ее решении, сказала себе мягко и торжественно, словно слова были клятвой:

– Я буду любить, работать и ждать – с моим Джоном и ради него.

К счастью для нее, Деми еще не было в зале, когда она незаметно спустилась по лестнице, чтобы присоединиться к гостям, которые вскоре начали прибывать в дом бесконечным потоком. Оживление на ее обычно задумчивом лице легко было объяснить многочисленными поздравлениями в связи с удачным выступлением, а легкое смущение, ставшее заметным, когда к ней приблизилась компания молодых джентльменов, скоро прошло, так как никто из них не обратил внимания на цветы, приколотые к ее платью над очень счастливым сердцем. Деми тем временем сопровождал группу почтенных гостей, осматривавших колледж, и помогал дедушке занимать их беседой о сократовском методе обучения, Пифагоре, Песталлоци, Фребеле[293] и прочих, которым в эту минуту горячо желал оказаться где-нибудь на дне Красного моря, что неудивительно, ведь голова и сердце у него были полны любви и роз, надежд и опасений. Наконец он благополучно привел «важных, серьезных и почтенных старцев»[294] в Пламфильд и оставил перед своими дядей и тетей Баэр, которые принимали гостей – один, преисполненный истинного восторга перед всем человечеством и миром, другая, как мученик с улыбкой на устах, когда пожимала одну руку за другой и притворялась, будто и не подозревает о том печальном обстоятельстве, что полный профессор Плок стоит, расставив ноги, прямо на великолепном шлейфе ее праздничного бархатного платья.

С долгим вздохом облегчения Деми огляделся вокруг в поисках любимой девушки. Большинству людей пришлось бы потратить несколько минут, чтобы обнаружить одного определенного ангела среди множества одетых в белое девушек в гостиных, зале и кабинете, но его взгляд потянуло, словно магнитом, к тому уголку, где темная головка с уложенной в виде короны косой, поднималась, как голова королевы – так он думал – над окружавшей ее толпой. Да, к ее платью был приколот цветок… один… два… о радость! Он увидел все это с другого конца комнаты и восторженно вздохнул, так что завивка на голове мисс Перри заколебалась от неожиданного движения воздуха. Ему еще не было видно полностью распустившуюся розу – она лежала в глубокой складке кружев, – и, возможно, это было к лучшему, что счастье пришло не все сразу, иначе он мог бы шокировать толпу присутствующих, бросившись к своему идеалу, так как рядом не было Дейзи, чтобы вовремя схватить его за полы фрака. Полная леди, жаждавшая подробностей о присутствующих знаменитостях, перехватила его в этот волнующий момент, и он был принужден указывать ей важных гостей и называть каждого с терпением святого, которое заслуживало лучшей награды, чем та, что ждала его со стороны слушательницы. Некоторая рассеянность и несвязность речи молодого гида заставили неблагодарную пожилую даму, едва лишь он ускользнул от нее, шепнуть первой встретившейся на ее пути знакомой:

– Я не вижу никакого вина на столах, но у меня нет сомнения, что молодой Брук выпил больше, чем следовало. Джентльмен во всех отношениях, но явно немного пьян, моя дорогая.