Маленькие женщины, или Детство четырех сестер

Мистер Лоренц с внуком обедали у них, так же, как и мистер Брук, на которого Джо бросала мрачные взгляды, к бесконечному удовольствию Лори. У верхнего конца стола стояли рядом два кресла, в которых сидели Бетси и ее отец, скромно довольствуясь на общем пиру цыпленком и несколькими фруктами. Все провозглашали тосты, рассказывали целые истории и пели, чтобы тряхнуть стариной, как говорят старики, и вообще очень веселились. Предполагалась даже прогулка в санях, но девочки не захотели оставить отца, так что гости ушли рано, и когда стемнело, счастливое семейство собралось вокруг огня.

— Ровно год тому назад мы ныли о скучном Рождестве, которого ожидали. Помните? — спросила Джо, прерывая короткую паузу, которая последовала за длинным разговором об различных предметах.

— В общем — приятный год! — сказала Мегги, улыбаясь на огонь и мысленно поздравляя себя с тем, что обошлась с мистером Бруком с подобающим достоинством.

— А мне кажется, что он был довольно тяжелый, — заметила Эмми, следя задумчивыми глазами за отблеском света на своем кольце.

— Я рада, что он прошел и что ты опять с нами, — прошептала Бетси, сидевшая на коленях у отца.

— Нелегкий таки путь для вас пришлось перейти, мои маленькие странницы, особенно в конце. Но вы перенесли все молодцами, и мне кажется, что все наши испытания скоро минуют, — сказал мистер Марч, смотря с отеческим удовольствием на четыре молодые личика, собравшиеся вокруг него.

— Как ты узнал? Разве мама говорила тебе? — спросила Джо.

— Немножко, но слухом земля полнится, и, кроме того, сегодня я сделал несколько открытий.

— Скажи нам, какие! — закричала Мегги, сидевшая подле него.

— А вот первое! — и взявши ее руку, которая лежала на ручке его кресла, он показал на исколотый второй палец, на знак обжога на верхней части руки и три или четыре жесткие местечка на ладони. — Я помню время, когда эти ручки были очень белы и мягки, и тогда ты заботилась главное о сохранении их. Они были очень красивы, но теперь мне кажутся еще лучше, так как я читаю целую повесть в этих красноречивых изъянах. Ты пожертвовала своим тщеславием; эта загрубелая ладонь заслуживает нечто получше пластыря; и я уверен, что работа, сшитая этими исколотыми пальчиками, пойдет впрок, судя потому, сколько доброй воли ты потратила на стежки. Мегги, моя милая, я ценю женские качества, способствующие семейному счастию, гораздо более, чем белые ручки и всякие модные совершенства; я горжусь тем, что могу пожать эту хорошую, трудовую руку, и надеюсь, что еще не скоро попросят меня отдать её.

Если Мегги когда-либо нуждалась в награде за часы терпеливого труда, теперь она вполне получила её в сердечном пожатии отцовской руки и в его одобрительной улыбке.

— Ну, а что же ты скажешь про Джо? Пожалуйста, скажи что-нибудь хорошее, потому что она так старалась и была так добра, так добра ко мне, — сказала Бетси на ухо отцу. Он засмеялся и посмотрел на высокую девочку, которая сидела против него с необыкновенно мягким выражением на своем смуглом личике.

— Несмотря на кудрявый хохол, я не вижу здесь более сына Джо, которого оставил год тому назад, — сказал мистер Марч. — Я вижу молодую девушку, которая исправно застегивает свой воротничок, зашнуровывает ботинки как следует, не свистит, не бранится и не валяется по ковру, как в былое время. Ее лицо хотя теперь худо и бледно, вероятно от забот и волнений последнего времени, но мне приятно смотреть на него, потому что она сделалась ласковее, а голос ее стал мягче; она не носится более как вихрь, а двигается спокойно и заботится об одной маленькой особе совсем по-матерински, что радует меня. Мне даже недостает моей дикой девочки; но если вместо нее у меня будет серьёзная, полезная и сердечная женщина, я буду совсем доволен. Не знаю уж, стрижка что ли смягчила нашу черную овечку, но знаю хорошо, что во всем Вашингтоне я не нашел ничего достаточно хорошего, чтобы купить на те двадцать пять долларов, которые прислала мне моя милая дочка.

Блестящие глаза Джо как бы потускнели на минуту, а ее худенькое личико порозовело при свете огня, пока она принимала похвалу отца, сознавая, что заслужила часть ее.

— Ну, теперь Бетси, — сказала Эмми, ожидая своей очереди с нетерпением, но готовая ждать.

— О ней можно бы сказать многое, да боюсь я — скажешь лишнее, а она еще убежит, хотя она не так уже застенчива, как была, — начал отец весело, но вспомнив, что едва было не потерял ее, он крепко прижал ее к себе и, прижимаясь щекой к ее щеке, нежно произнес:

— Я сохранил тебя невредимой, моя Бетси, и сохраню впредь такою же, если Богу угодно.

После минутного молчания он посмотрел на Эмми, которая сидела у его ног, и, гладя ее блестящие волосы, сказал: