Маленький друг

Дэнни Рэтлифф, вздрогнув, проснулся. В последнее время спал он урывками, потому что его старший братец Фариш переоборудовал сарай для набивки чучел, стоявший за бабкиным трейлером, под метамфетаминовую лабораторию. Химиком Фариш не был, но амфетамин у него выходил неплохой, и от его затеи была сплошная выгода. Если так посчитать, то вместе с продажей наркотиков, пособием по инвалидности и деньгами за чучела оленьих голов, которые он набивал для местных охотников, Фариш сейчас заколачивал раз в пять больше, чем раньше, когда он грабил дома и снимал с машин аккумуляторы. Сейчас он за такое в жизни не возьмется. С тех пор как Фариш вышел из психлечебницы, он на это свои изрядные таланты не растрачивал, разве что проконсультировать мог. Всему, что он знал, Фариш обучил и братьев, но в их делах больше не участвовал: отказывался обсуждать подробности любых операций, даже просто поехать за компанию и подождать в машине отказывался. Хотя он куда ловчее братьев умел вскрыть отмычкой замок, завести машину без ключа, оценить обстановку и грамотно смыться, да и вообще знал свое ремесло со всех сторон, в результате все равно оказалось, что всем будет выгоднее, если Фариш не станет марать рук – Фариш был мастером, а значит, дома от него было больше толку, чем за решеткой.

Гениальность затеи с метамфетаминовой лабораторией заключалась в том, что бизнес по набивке чучел (и вполне законный, Фариш был таксидермистом уже лет двадцать как, плюс-минус) позволял ему добывать разные химикаты, которые просто так нигде и не купишь, а кроме того, вонища от чучел была такая, что напрочь забивала узнаваемый, похожий на душок кошачьей мочи, запах от производства мета. Рэтлиффы жили в лесу, на приличном расстоянии от дороги, но все равно, попасться по запаху было раз плюнуть; Фариш говорил, что кучу лабораторий накрыли только потому, что у соседей оказались длинные носы, или из-за того, что ветер изменился и подул прямиком в окно проезжавшей мимо полицейской машины.

Дождь перестал, сквозь занавески пробивалось солнце. Дэнни зажмурился и резко, так что взвизгнули пружины в матраце, перекатился на другой бок, уткнулся лицом в подушку. Его трейлер вместе с еще одним трейлером стоял за большим домом на колесах, где жила бабка, и был ярдах в пятидесяти от метамфетаминовой лаборатории, но сейчас одно наложилось на другое – мет, жара, чучела, – и вонь разнеслась по всему участку; Дэнни от этого запаха мутило так, что он думал, не выдержит и сблюет. Воняло кошачьей мочой, а еще – в равных долях – формальдегидом, гнильем и смертью, и запах этот просачивался всюду: он оседал на одежде и мебели, был в воздухе и в воде, на пластмассовых кружках и тарелках в доме бабки. От брата несло так, что к нему и на шесть футов нельзя было подойти, а пару раз Дэнни с ужасом учуял схожий душок и в запахе собственного пота.

Он лежал, не двигаясь, сердце так и выпрыгивало из груди. Последние несколько недель он торчал практически без перерыва и не спал вовсе, так – прикорнет иногда, забудется беспокойным сном. Голубое небо, бодрая музыка из радиоприемника, стремительные, бесконечные ночи, которые одна за другой летели к какой-то воображаемой точке на горизонте, пока он давил на газ и проносился сквозь них, сквозь тьму, сквозь свет, сквозь тьму и опять сквозь свет, словно скользил под летним ливнем по ровной длинной трассе. Неважно, куда ехать, важно – ехать быстро. Некоторые (и Дэнни был не из их числа) старчивались так скоро, улетали так далеко, встречали столько черных рассветов, скрипя зубами и слушая утреннее пение птичек, что не выдерживали и – хоп! – до свидания. Они были вечно под кайфом – глаза безумные, сами дерганые, на нервяке, им все казалось, что черви выедают им костный мозг, что подружки наставляют им рога, что правительство следит за ними через телевизор и что собаки гавкают азбукой Морзе. Дэнни видал одного такого отощавшего чудика (Кей Си Рокингэм, ныне покойный), который тыкал в себя швейной иглой – руки у него потом выглядели так, будто он их по локоть сунул в кипящее масло. Он говорил, крошечные глисты вгрызаются ему в кожу. Целых две недели он, практически празднуя победу, сутками напролет сидел перед теликом и ковырял иглой кожу на руках, то и дело восклицая: “Попался!” и “Ха!”, когда убивал воображаемого паразита. Фариш пару раз визжал почти на сходной частоте (однажды дела были совсем плохи, он тогда размахивал кочергой и орал что-то про Джона Ф. Кеннеди), но Дэнни до такого состояния не докатится, ни за что.

Нет, у него все отлично, все пучком, он только вспотел как свинья, жарковато тут, ну и он чуток на взводе. Задергалось веко. Любой звук, даже самый тихий, действовал ему на нервы, но больше всего его выматывал кошмарный сон, который снился ему уже целую неделю. Казалось, что этот кошмар так и витает над ним, только и ждет, когда он вырубится, и едва Дэнни укладывался в кровать и забывался беспокойным сном, кошмар наскакивал на него, хватал за ноги и с головокружительной скоростью утягивал за собой.