Маленький друг

У Фариша на скулах играли желваки, он кивнул Дэнни, даже не взглянув в его сторону. Фариш и сам был заряжен будь здоров. Свой коричневый комбинезон (форма работника почтовой службы с дырой на груди – потому что он срезал логотип) Фариш расстегнул почти до пупка, и из выреза торчал клок черных волос. И летом, и зимой Фариш не вылезал из таких вот комбинезонов, а переодевался только если ему надо было пойти в суд или на похороны. Поношенные комбинезоны он десятками покупал у почтовиков. Давным-давно и сам Фариш работал в почтовой службе, только доставлял не посылки, а письма. По его словам, не было лучше способа вычислить богатенький квартал, понять, кто когда уезжает, кто не запирает окна на защелки, у кого корреспонденция копится под дверью все выходные и чья собака может все испортить.

На этом-то Фариш и погорел, лишился почтальонского места, а мог бы и вовсе отправиться в ливенвортскую тюрьму, если бы окружной прокурор сумел доказать, что все кражи совершил Фариш во время работы.

Когда кто-нибудь в кабаке “Черная дверь” начинал дразнить Фариша насчет его формы или спрашивать, почему тот ее носит, Фариш всегда сухо отвечал, что он-де работал в почтовой службе. Но дело было вовсе не в этом: Фариш всеми фибрами души ненавидел федеральную власть, а почтовую службу – и того сильнее. Дэнни подозревал, что Фаришу так нравились эти комбинезоны, потому что к такой одежде он привык в психбольнице (это уже другая история), но на эту тему ни Дэнни, ни кто-либо еще с Фаришем заговорить не решался.

Он уже хотел было пойти в большой трейлер, но тут Фариш поднял спинку шезлонга и защелкнул складной нож. Колено у него так и ходило ходуном. Одним глазом Фариш ничего не видел – на нем было молочно-белое бельмо, но Дэнни до сих пор делалось не по себе, когда Фариш внезапно, как вот теперь, наставлял на него этот свой глаз.

– Гам и Юджин щас слегка грызанулись из-за телевизора, – сказал он. Гам была их бабкой, матерью отца. – Юджин считает, Гам нельзя смотреть про ее людей.

Друг на друга братья не глядели, оба уставились в безмолвную чащу – Фариш ссутулился в шезлонге, Дэнни стоял рядом с ним, они были похожи на пассажиров в переполненном вагоне. “Мои люди”, так их бабка называла свою любимую мыльную оперу. Проржавевшая машина заросла высоченной травой, в сорняках валялась перевернутая разломанная тачка.

– Юджин говорит, это не по-христиански. Ха! – Фариш так звучно шлепнул себя по колену, что Дэнни аж подпрыгнул. – А вот насчет борьбы он ничего против не имеет. И против футбола тоже. Что ж такого христианского в борьбе-то?

У всех братьев Рэтлиффов, за исключением Кертиса, который любил все на свете, даже ос, пчел и палую листву, с Юджином отношения были натянутые. Он был вторым по старшинству братом, и после смерти отца Фариш именно его назначил своей правой рукой в семейном бизнесе (воровство и грабеж). Обязанности свои он прилежно, хоть и без особого запала, исполнял, но потом, в конце шестидесятых, когда Юджин в парчманской тюрьме мотал срок за угон, ему было видение, в котором Господь повелел ему бросить все и начать возносить хвалу Иисусу. С тех пор нельзя сказать, чтоб родные относились к Юджину с теплотой. Он отказался марать руки, как он выражался, сатанинским промыслом, хотя, как ехидно замечала Гам, не возражал против того, что крышу у него над головой и еду на столе обеспечивал как раз Сатана и его присные.

Но Юджину было на это наплевать. Он то и дело цитировал Писание, вечно препирался с бабкой и вообще действовал всем на нервы. Он и так всегда был унылый, весь в отца (но хоть, слава богу, не был таким же буйным); даже в старые добрые времена, когда Юджин еще угонял автомобили или уходил на всю ночь в запой, с ним и то было невесело, парень он был так-то нормальный – не злобный, не злопамятный, но теперь от его проповедей все со скуки на стенку лезли.

– А что, кстати, Юджин тут делает? – спросил Дэнни. – Я думал, он в миссии, вместе с Крошкой-Змеем.

Фариш рассмеялся – резкое, пронзительное хихиканье.

– Что-то мне кажется, что Юджин уступит миссию Лойалу, пока там эти его змеи.