Он перекатился на спину, уставился на прилепленный к потолку плакат с девицей в купальнике. Ядовитые, дурные остатки сна до сих пор тяжелым похмельем теснились у него в голове. Сон был жуткий, но, проснувшись, Дэнни ни разу так и не смог припомнить никаких подробностей – кто там был, что происходило (хотя в этом его сне точно был по крайней мере еще один человек), помнил он только шок от того, что его засасывает в слепую, безвоздушную пустоту: барахтанье, хлопанье черных крыльев, ужас. Вроде, когда рассказываешь, не так страшно, но хуже сна, чем этот, он вряд ли видел.
Черные мухи облепили недоеденный пончик – остатки обеда, – который лежал на столике возле кровати. Когда Дэнни поднялся, мухи с жужжанием взвились в воздух, пару секунд безумно пометались по комнате и снова приземлились на пончик.
Пока его братья, Майк и Рики Ли, сидели в тюрьме, Дэнни жил в трейлере один, как король. Но трейлер был старый, с низким потолком и, хоть Дэнни и поддерживал тут идеальный порядок – мыл окна, не оставлял грязную посуду, все равно тут было тесно и убого. С жужжанием крутился туда-сюда электрический вентилятор, от чего тоненькие занавески на окне периодически взмывали в воздух. Из нагрудного кармана джинсовой рубашки, висевшей на спинке стула, Дэнни вытащил табакерку, только вместо табака там была унция порошка метамфетамина.
Он насыпал горочку на тыльную сторону ладони, закинулся. Нос сладко обожгло, перехватило горло – прямо как надо, глаза заволокло туманом. И вся дрянь его отпустила сразу же: цвета стали ярче, нервы – крепче, жизнь снова сделалась сносной. Он торопливо, трясущимися руками вытряс из табакерки еще понюшку, пока его от первой не успело до конца пронять.
О да, как за город смотаться. Радуги и звездочки. Внезапно он почувствовал себя бодрым, отдохнувшим, способным на все. Дэнни застелил кровать, туго заправив одеяло, вытряхнул окурки из пепельницы и ополоснул ее, выбросил банку из-под колы и недоеденный пончик. На карточном столике лежал наполовину собранный пазл (блеклый пейзажик – деревья в снегу, водопад), он несколько ночей под спидами развлекался тем, что собирал его. Может, пособирать его немножко? Да, точно, пазл! Но тут его внимание переключилось на сложную ситуацию с электрошнурами. Шнуры обвились вокруг вентилятора, вскарабкались на стену, расползлись по комнате. Шнуры от радио, от телевизора, от тостера, все-все. Он прогнал муху со лба. Может, стоит заняться шнурами, распутать их чуток.
Где-то, похоже, в бабкином трейлере, работал телевизор, сквозь туман отчетливо прорывался голос ведущего из “Мировой федерации реслинга”: “И-и-и-и… Доктор Смерть слетел с катушек…”
– Да отвали ты! – вдруг услышал Дэнни свой рев.
Он еще толком ничего и не понял, а уже прихлопнул двух мух и теперь разглядывал два пятна от них на полях ковбойской шляпы. Он не помнил, что брал ее с собой, не помнил даже, что она тут лежала.
– Откуда ты взялась? – спросил он шляпу.
Туфта какая-то. Мухи запаниковали и теперь наматывали круги у него над головой, но сейчас Дэнни занимала только шляпа. Почему она здесь? Он ведь оставил шляпу в машине, точно оставил. Вдруг он отшвырнул шляпу на кровать – даже дотрагиваться до нее не хотелось, – и от того, как залихватски она приземлилась на аккуратно заправленное одеяло и там разлеглась, Дэнни сделалось не по себе.
Ну и в жопу ее, подумал Дэнни. Он подвигал шеей, натянул джинсы и вышел на улицу. Его брат Фариш развалился в алюминиевом шезлонге возле бабкиного трейлера и вычищал грязь из-под ногтей складным ножом. Вокруг валялись надоевшие ему игрушки: точильный круг, отвертка и разобранный транзисторный приемник, книжка с нарисованной на обложке свастикой. Рядом, в грязи, растопырив толстые, короткие ножки, сидел их младший брат Кертис, который прижимал к щеке грязного и мокрого котенка и что-то гудел себе под нос. Мать Дэнни, пропитая алкоголичка, родила Кертиса в сорок шесть, и хотя их папаша (тоже, кстати, алкоголик, и тоже ныне покойный) громко по этому поводу сокрушался, Кертис получился очень славным – он обожал пирожные, пиликанье губной гармошки и Рождество, и за ним не водилось никаких недостатков, ну разве что он был немного неповоротлив и глуповат да слышал не очень хорошо и поэтому, бывало, слишком громко включал телевизор.