В деревенском доме никогда не бывает абсолютной тишины. Поскрипывают половицы, шебуршат за обоями мыши. Разномастные пичуги осторожно выстукивают бревна в поисках древоточцев. А уж когда ворона усядется на конек и примется елозить когтями по кровельному железу, то – караул! – грохоту будет на весь дом. Но эти звуки свои, привычные, они не мешают жить и ничуть не пугают. А на этот раз звук был чужеродный. Кто-то упорно возился в печной трубе, намертво перекрытой стальной вьюшкой. Вьюшка на русской печи – это не жестяная задвижечка, какими украшены печи иных конструкций. Это тяжелая металлическая тарелка, положенная на дымоход сверху. Добраться к ней можно через особую дверцу. Оттуда и доносился шум.
Кирилл вооружился кочергой и подошел к печи. В этот момент заслонка заскрежетала, сдвинувшись со своего ложа, на плиту под печным колпаком высыпалась куча сажи, а следом свалился лепрекон. Ничего зеленого в нем не оставалось, больше всего он напоминал игрушечного трубочиста. И все же это был тот самый человечек, что танцевал в Угланах.
– Ты чего? – растерянно спросил Кирилл.
– Имею право, – отдуваясь, произнес лепрекон. – В дверь и в окно можно войти только с разрешения хозяина, а через трубу вход открыт всем. Еще через крысиную нору, но туда приличный дух не полезет.
– Через трубу, значит, можно?
– Можно, – ответил лепрекон, безуспешно пытаясь отряхнуть костюмчик. – Я к тебе по делу. Отдай, пожалуйста, горшочек.
– Вон он, – кивнул Кирилл. – Забирай.
– Я не о самом горшочке, горшочек можно и новый взять. Я о золоте. Золото отдай.
– А цыпленка в шоколаде тебе не надо?
– Но ведь ты меня не поймал, значит, на золото прав не имеешь.
– Сейчас поймаю, и ты мне еще один горшок притаранишь.
– Не поймаешь, – отмахнулся лепрекон. – Увернусь. Но дело не в этом. Это не мое золото, а радужное. Тут каждая монета редкости удивительной и стоит непредставимые миллионы.
– Вот и хорошо. Такую находку тем более не отдам.
– Пойми, ты бы никогда этот клад выкопать не сумел, если бы не я. Обычных золотых кладов, считай, не осталось, танцевать нам негде, вот я и соблазнился на радугу. Не следовало этого делать, тут я виноват, но я бы малость сплясал и ушел. Трогать радужное золото никак нельзя. Ты его неправильно добыл, верни, пожалуйста.
– Вот еще… Такое везение раз в жизни бывает, а ты предлагаешь от него отказаться. Ступай, пока цел. А то дам кочергой по тыковке, и не увернешься.
– Ты не понимаешь. Если забрать у радуги ее золото, она погаснет. В мире больше не будет радуги. Никогда!
– Чушь! Радуга – это оптическое явление, разложение луча света на спектральные линии. Как она может исчезнуть?
– Оптическое явление останется, а радуги не будет. Ведь прежде, до Всемирного потопа, радуги не было.
– Ты меня еще Всемирным потопом постращай.
– При чем здесь потоп… Красота из мира исчезнет, это ты можешь понять? Из-за тебя весь мир осиротеет.
– Ты на благородство-то не дави. Миллион в кармане – это красота. А твоя радуга – так, цветные полоски. Пусть пропадают, не жалко. Да и не пропадут они никуда. Чтобы из-за паршивого горшка законы физики менялись? Не верю.
Лепрекон поник головенкой.
– Эх, что же я натворил… Не надо было на радуге плясать. А с тобой, вижу, каши не сваришь.
– Да, уж, кашевар из меня неважнецкий, – согласился Кирилл, осторожно примериваясь, как бы ловчей ухватить лепрекона за шкирку. Но в самое последнее мгновение лепрекон пронзительно взвизгнул: «Отдай золото!», спрыгнул с плиты, одним махом взлетел на стол и схватил самую махонькую монетку.
– Гад! – рявкнул Кирилл, взмахнув кочергой, но лепрекон уже соскочил на пол и шмыгнул под сервант.
Кирилл принялся бешено шуровать там кочергой, но никого не зацепил. Схватил фонарь, принялся светить под сервант. Обнаружил кучу пыли, мелкий сор, завалившуюся чайную ложечку. В самом углу увидел прогрызенное в плинтусе отверстие, сквозь которое и крысе трудно протиснуться, а не только лепрекону. Хотя давно известно: крысиный ход для мелкой нежити – что распахнутые ворота.
– Сволочь!.. – прорыдал Кирилл. – Ворюга! А еще о красоте врал, о благородстве… Надо было сразу кочергой бить.
Не оплакав как следует пропажу монетки, Кирилл вернулся к столу. Нужно принимать меры для сохранения уцелевшего. Золото Кирилл переложил на железный противень и накрыл перевернутым чугуном. Чугун был емкостью в полведра, когда-то бабушка Кирилла запаривала в нем корм для свиней. С тех давних времен чугун стоял без дела, хотя выкинуть его рука не поднималась. И вот теперь чугун пригодился в качестве псевдосейфа. На донышко Кирилл водрузил для веса старый утюг. Не электрический, обломки которого он нашел в самом начале кладоискательской эпопеи, а цельностальной, тоже еще бабушкин. Настоящая вещь всегда находит себе применение, хотя порой и не такое, как предполагалось.