Малые Боги. Истории о нежити

Решительным кролем Хлюп поплыл в купальню. Там оглядел толкущихся рыбешек, строго спросил:

– Что вы здесь устроили? Заметит вас кто, придет Толик малашинский с бреднем, и будет вам всем одна общая уха.

– Куда ж нам плыть? – пискнул какой-то пескарик.

– В озеро! – отчеканил Хлюп, простив неначитанной рыбехе нечаянную цитату. – Другого жила у вас нет. Только на чистую воду рыла не высовывать, Каркадилу на глаза не показываться, хорониться в камышах и на отмелях. На глубине сейчас опасно будет, Каркадил со злобы рыбу жрать начнет.

Сам Хлюп рыбу тоже ел за милую душу, все это знали и мирились, как мирятся с неизбежным. В конце концов, окуни вовсю глотают снетка и уклейку, а щука и подлещика взять может. Вот настоящий, матерый лещ только рыбаку по силам. И малявочки, которых всякий ест, у кого хайло широкое, резвясь на отмелях, распевают неслышно человечьему уху:

Плавниками трепеща,
И зубаста, и тоща,
Ходит щука вкруг леща.
Что за штука, тщетно щука
Тщится ущемить леща!

Песня эта рыбья народная, и человечий автор, адаптировавший ее для своих собратьев, сам это признает. Людской неповоротливый язык считает такие песенки чистоговорками, а для рыбьего шепота чистоговорки в самый раз приходятся.

В подводном мире все едят всех, подобное в порядке вещей, и ядящий и поедаемый относятся к этому с пониманием. Но когда хозяин начинает жрать, заглатывая всех без счета и разбора, это уже беда. Озеро заиливается, река мелеет, рыба выводится, да и сам проглот, случается, дохнет от несварения. Хлюп очень сомневался, что у Каркадила приключится жор, но рыбешку постращал, как говорится, на всякий пожарный случай. Хотя какой пожар может разгореться в озере? Прежде, говорят, бывало, а ноне такое дело несбыточно.

– А в омуте кому можно остаться? – спросил кто-то.

– Тому, кто тут прежде жил. В камнях – вьюны, а прочие – в омутке.

Послушный ихтионарод, сбившись в косячок, двинулся к озеру. При этом окуни не хватали снетка, и малые щучки никого не трогали. Общая беда сплотила всех. Когда случается такое в воде, то называется оно водяным перемирием.

Дачница, что целыми днями сидела с удочкой у одного из плесов в тщетных попытках накормить любимого Мурзика, видела тьму проплывавшей рыбы и не могла понять, что происходит, тем более что в этот день рыба не клевала сугубо. Случись такой исход с лесным зверем – оно к пожару; с домашними любимцами – к землетрясению. А что думать по поводу рыб? Неужто тоже к пожару?

Когда в купальне не осталось никого постороннего, к Хлюпу приблизился старый вьюн и прошептал в ухо:

– Кривобок сбежал к Каркадилу.

Вьюны известные ябеды и наушники, а уж что касается сплетен, тут им нет равных ни в небе, ни на земле, ни под водой. Слушать вьюна – себя не уважать. Но, услыхав имя врага, Хлюп насторожился.

– Кто такой Кривобок?

– Есть у нас такой вьюноша. Его мальчишка в камнях ловил и повредил бок, так он Кривобоком и стал. Он теперь боится на мелком месте жить, у нас под камнями любую нору мальчишки достать могут.

– Нешто на глубине он камней найдет? Там не мальчишки, там судак и щука караулят. Помятым боком не отделается…

– Есть там камни. Каркадил начал себе дворец строить. Огромную кучу камней натаскал, больше нашей плотины. В середке пещера обустроена, там Каркадил засядет, а Кривобок с краешку пристроится, между камнями.

– Ты-то откуда знаешь?

– Кривобок приплывал, хвастал. Я, говорит, теперь при новом хозяине буду, и на глубине, и в безопасности. Рыба, говорит, завсегда ищет, где глубже.

– Сыщет он глубокую утробу. Не Каркадил, так я, но кто-нибудь его приберет.

В сплетнях старого вьюна было две новости, как всегда – плохая и хорошая. Кривобок наверняка будет наушничать Каркадилу, и тот теперь знает, что Хлюп не бежал из Рыдоложской пучины. Более того, он знает, где именно Хлюп прячется. А вот начинать строительство, не изучив как следует окрестную гидрологию, остро не рекомендуется даже в самых спокойных водах. Что уж говорить о Рыдоложском озере с его недоброй славой.

В любом случае следовало поспешить. Каркадил, конечно, свернет себе шею, но хотелось, чтобы это случилось прежде, чем он свернет шею Хлюпу.

Хлюп еще раз сплавал на разведку, оглядел родное озеро. Обильные дожди начала лета не прошли даром, вода стояла высоко, знаменитый на весь район Рыдоложский пляж на три четверти залит водой, болотистый островок посреди озера – пристанище уток и чирков, – носящий ни с чем не сообразное имя Горшок, ушел под воду, лишь метелки камыша уныло торчат кое-где. Вот в такую пору в Рыдоложском озере и может явиться преисподний каркадил. Не дурной самозванец, а настоящий, о каком повествуют новгородские былины. Одно беда: может явиться, а может и не захотеть; жди потом неведомо сколько лет.

Значит, надо сделать, чтобы захотел. Поторопить, позвать, хотя такое вовсе не по чину Хлюпу, который только озерной рыбешке кажется грозным хозяином.