Малые Боги. Истории о нежити

– Ты, парень, в себе или как? Это всегда так бывает: сперва девоньку не замечаешь, будто и нет ее, а потом минуточки без нее прожить не можешь. От такой присухи одно лекарство – сватов засылать.

– Некуда засылать, – глухо сказал Матвей и сел на лавку.

Тут уже Мокрида всполошилась и стала выспрашивать толком. Матвей сам не понял, как все рассказал.

– Влип ты, парень, крепче не бывает, – промолвила старуха после некоторого раздумья. – Пошли попытаем судьбу, авось попустит.

Вслед за Мокридой Матвей сошел во двор. Под соломенной крышей было уже совсем темно. Мокрида разожгла огонь под таганком. Потревоженные козы шарахнулись в загончике, огонь зазмеился в желтых козьих глазах.

– Ничо, – проговорила Мокрида. – Они тут к месту, нечисть духа козьего не переносит.

Поставила на огонь плошку с водой, прошлась вдоль стены, на ощупь обирая с развешанных травяных веничков помалу сухих листьев и цветков. Кинула в варево, что начинало медленно ходить на огне. Неразборчиво бормоча, разбросала по утоптанному земляному полу пригоршню мелких костей. Матвей с тревогой следил за действиями ведьмы.

– Не боись, – проскрипела Мокрида, – крысиным пометом кормить не стану, мои заговоры безвредные. А вот без заячьей костки мертвецкую присуху не снять. Да ты за гайтан не хватайся, кресту во дворе власти нет, тут старый Велес командует. Думаешь, почему, когда засуха и недород, добрые люди иконы из избы в хлев выставляют? Старые боги новых уму-разуму поучат, вот дождик и пойдет. Ну, кажись, пора.

Мокрида добросила новый сбор в исходящую паром плошку и утробно забормотала:

– Именем бога живого, батюшкой Родом, матушкой Микешкой, пресвятой Богородицей заклинаю: ступай мертвое к мертвым, оставь живое живым. Отойди от раба божьего Матвея, от души его, от кости его, от тела его. Не тревожь ни днем ни ночью, ни летом ни зимой. Иди в свою могилу к своим мертвецам…

Жидкость на огне взбурлила, расплескавшись по сторонам, словно кто с силой ударил ее. Плошка раскололась, огонь погас. В темноте были слышны стоны старухи. Следом заскрипела дверь, обозначился светлеющий проход со двора в проулок.

– Иди отсюда, – произнес голос Мокриды. – Ничем я тебе не помогу. Сам видел, что случилось. Не та сила на тебе, чтобы мне с ней совладать. Обварило всю, хорошо еще, глаза не выжгло.

– Ты говорила, что справишься.

– Мало ли что я говорила. Ты все слушай, да не всему верь. На всякую силу силища найдется, перед которой отступить не грех. Одно тебе скажу: Варька твоя жива. Я заговор на мертвую читала, за то и поплатилась.

– Где ж она пропадает, ежели жива? Ведь скоро год, как потерялась.

– Мало ли где? Может, она на разбойничий стан вышла, и разбойники ее себе оставили. На тракте-то балуют – значит, и разбойнички где-то есть.

– Да ты что? – возмутился Матвей. – Ты хоть понимаешь, что грабежники сделают, если им девушка в лапы попадет?

– Что сделают, это тебе лучше знать, но только она живая. Никто ее не убивал. А хочешь, я тебя к другой девушке присушу? И думать о своей Вареньке забудешь.

– Не хочу, – коротко ответил Матвей и ушел. Только и слышал, как ведьма вслед крикнула:

– Нет на тебе присухи, а если что есть, то оно человеку не по разуму!

С того времени Матвею вовсе покоя не стало. Никакой присухи нет, а думается об одном: жива Варенька, но в беду попала, что похуже смерти. Как представит Матвей лесных воров, так до зубовного скрежета доходит, хотя разумом понимает: неоткуда в ухоже разбойному стану взяться. До тракта далековато, и житье в чащобе несладкое. Грабежный люд по деревням живет своими домишками, днем с виду смирней смирного, а прохожих зорят по ночам. Лихие атаманы, что девок себе для похоти уводили, ныне перевелись. Умом Матвей рассуждает правильно, а душа болит. Ежели не разбойники Варю схватили, то что тогда?

Весна пришла. На Красную горку молодежь, не спросясь старших, о свадьбах сговаривается. На Матвея многие девушки втайне поглядывали, а все зря: ни к одной Матвеево сердце не лежит. Сам-то Матвей сирота, живет в дядином доме, так его никто с женитьбой не торопит, а то уйдет с молодой женой своим домом жить – и пропал работник, а вместе с ним и земельный клин. Оттого Матвей ходил свободно: вроде и жених хоть куда, но сирота – свахи за такими не охотятся.

Всю весну Матвей работой спасался – с пахоты не сбежишь, – а как подошли долгие купальские вечера, затосковал.

Наступил и купальский канун, тот самый день, когда Матвей встретил Вареньку на дороге в ухожу. В Иванов канун работы до обеда, а там парни идут костры складывать, девушки – венки плести. Люди постарше отправляются в рощу веники заготавливать на весь год, а хозяйство ухичивают от купальских бесчинств. Попробуй в эту ночь оставь на улице хоть телегу, хоть корыто – наутро отыщешь пропажу на кладбище, а то и на верхушке стога; и как только втащила их туда сила молодецкая. У парней такие развлечения называются словом «чудить». И обижаться, когда над тобой подчудили, – нельзя. Сам виноват, если оставил свое добро без присмотра в ночь, когда всякой нечисти воля дана.