Для старой графини же самые худшие минуты были те, когда ей приходилось иметь дело с мужем. Ей необходимо было видеться с ним ежедневно, необходимо было высказывать такие вещи, которых он терпеть не мог слушать. И еще обращаться к нему с такими просьбами, которые заставляли его скрежетать зубами. Граф принадлежал к числу тех людей, которые могли жить не иначе, как на широкую ногу, и в то же время были страшно скупы даже на мелочные текущие расходы. Ему, конечно, следовало бы знать в это время, что мясник, булочник, мелочные торговцы и продавцы каменного угля никого даром не снабжают своими припасами, а между тем казалось, как будто он надеялся, что они обязаны делать это. После неудачных спекуляций в Ньюмаркете[59] и Хомбурге он находился в довольно затруднительном положении, но несмотря на это у него все-таки были средства, чтобы жить без ежедневной пытки: его страдания относительно денег происходили скорее от его характера, чем от нужды. А жена вовсе не знала, действительно ли он был разорен или только показывает вид разоренного человека. В этом отношении она так привыкла к своему положению, что для сохранения своего счастья никогда не прибегала к финансовым соображениям. Одежда и пища всегда являлись к ней – включая бархатные платья, дорогие безделушки и повара, – и она была уверена, что такой порядок вещей сохранится вечно. Но все же ежедневные совещания с мужем становились для нее невыносимыми. Всеми силами она старалась избежать их, и в случаях, когда дело касалось способов и средств, она позволяла им устраиваться самим собой, если только со стороны мужа не встречалось препятствия. Между тем граф требовал, чтобы она виделась с ним ежедневно в его кабинете, и графиня нередко признавалась своей любимой дочери Маргеритте, что полчаса, которые она проводила с мужем, скоро будут для нее смертью. «Иногда я чувствую, – говорила она, – что сойду с ума прежде, чем выйду из кабинета». Она упрекала себя, вероятно, без всякой причины, в том, что многое переносила в этом отношении. В прежние дни граф постоянно находился в отъезде, и графиня жаловалась на это. Подобно многим другим женщинам, она не знала, когда и в чем состояло ее благополучие. Она сетовала и представляла своему мужу различные доводы, что он большую часть времени должен посвящать своему очагу. По всей вероятности, доводы и убеждения ее сиятельства были не так сильны, а постоянное пребывание в доме состоялось вследствие расстройства здоровья, и теперь графиня с горькими сожалениями вспоминала те счастливые дни, когда была покинута, ревнива и сварлива! «Не попросить ли нам сэра Омикрона, чтобы он приказал ему отправиться в Германию на минеральные воды?» – говорила графиня Маргеритте. Сэр Омикрон был знаменитый лондонский врач и мог, без всякого сомнения, оказать им эту услугу.
Однако приказания этого не было отдано, и отец семейства решился провести зиму в замке Курси. Гости, как я уже сказал, все уехали, и в доме, кроме семейства графа, никого не оставалось, когда ее сиятельство в двенадцать часов утра, спустя несколько часов после визита мистера Дейла, вошла в кабинет своего супруга. Граф всегда завтракал один и после завтрака находил во французском романе и сигаре то утешение, какое могли еще доставлять ему эти невинные развлечения. Когда роман переставал возбуждать его, и когда сигара теряла свой аромат, граф посылал за женой, а после нее являлся камердинер одевать его. «Ей хуже моего переносить капризы этого человека, – говорил камердинер своим собратьям. – Мне еще можно отказаться от места, а ей нельзя».
– Лучше ли? Нет, нисколько не лучше, – сказал муж в ответ на женины вопросы о здоровье. – Мне никогда не будет лучше, пока вы будете держать этого повара.
– Но, отказав ему, где мы возьмем другого?
– Не мое же дело – приискивать поваров. Я не знаю, где вы возьмете другого. В скором времени у вас вовсе не будет повара, я уверен в этом. Мне кажется, вы взяли в дом двух лишних людей, не сказав мне ни слова.
– При таком собрании гостей нам нужны были лишние люди. Пригласить сюда леди Дамбелло – и не дать ей прислуги!
– Кто приглашал сюда леди Дамбелло? Я не приглашал.
– Однако, мой друг, ты был доволен ее присутствием.
– Чтоб ей провалиться!
И затем наступила пауза. Графиня не противоречила и радовалась, что вопрос о прислуге был замят с помощью леди Дамбелло.
– Взгляните-ка на это письмо от Порлокка, – сказал граф, передавая несчастной матери письмо от ее старшего сына.
Из всех ее детей он был одним из любимейших, но ей никогда не позволялось видеться с ним под кровом своего дома.
– Иногда я думаю, что это величайший из бездельников, с которым мне когда-либо доводилось иметь дело, – сказал граф.