Малыш для Томы

– Хватит! Сейчас же замолчите! Вы не смеете! Никакой это не «мой ребенок», это … это ошибка! И вам, между прочим, заплатили, чтобы вы помогли её исправить! – Кристина почувствовала, что сейчас расплачется, заговорила прерывисто, зло. – Если вы не прекратите меня изводить, я расскажу матери, она вас быстро поставит на место. Позвонит, куда следует, и вас накажут!

Она продолжала быстро говорить ещё что-то, путаясь в словах, всплескивая руками, как трагическая актриса. Лилия Генриховна молча слушала, не пытаясь возразить, и лицо у неё было застывшее, непроницаемое. Кристинины фразы и эмоции разбивались об эту глухонемую стену, и она обессилено умолкла.

Повисшая тишина тяжелела, окутывала женщин плотным облаком. Наконец Лилия Генриховна вымолвила, скупо разомкнув губы:

– Ладно, Аржанова. Ступай в палату. Поздно уже.

Развернулась и ушла, высоко вздернув подбородок. Гадкая, противная тётка! Кристина пару мгновений негодующе смотрела ей вслед, потом тоже повернулась и направилась в противоположную сторону, к посту медсестры, попросить успокоительного. Необходимо хорошенько выспаться перед операцией.

Ей дали какое-то лекарство – оранжевые пилюли с бороздкой посередине – но оно не подействовало. Заснуть в ту ночь так и не удалось, проворочалась до утра с боку на бок. «Первое что сделаю, когда всё будет позади, улягусь на живот и просплю двадцать четыре часа подряд!» – пообещала себе Кристина.

– Аржанова, через десять минут в процедурную, – громко, не заботясь о том, что все, кроме Кристины, ещё спят, возвестила медсестра. – Морозова, проводку починили, собирайтесь в свою палату. Вашу дочку уже туда переводят.

Олечка Морозова приоткрыла один глаз, натянула на голову одеяло и отвернулась к стене. Кристина повесила на плечо полотенце, взяла зубную пасту со щёткой и вышла из палаты.

Примерно час спустя она брела в операционную. Тёмный прохладный коридор вывел на лестничную клетку, теперь нужно было спуститься на один этаж, миновать платный блок, зайти в предродовую и ждать, когда вызовут.

Кристине объяснили, как это произойдет: в неё вольют какое-то лекарство, которое спровоцирует родовую деятельности. Нужно потерпеть – и через пару часов всё будет позади.

Она уговаривала себя, изо всех сил стараясь успокоиться, но всё равно тряслась от страха перед предстоящей болью.

Зазвонил телефон. Кристина остановилась, вытащила из кармана халата телефон. Мать желала знать, как дела, как настроение. Говорила ласково, но торопливо: нужно бежать на работу. На фоне её голоса недовольно бубнил утробным басом кандидат в мужья, мать отвлекалась и уговаривала будущего супруга подождать, пока она закончит разговор и найдёт ему галстук и подтяжки.

Потом ей, видимо, надоело общаться на разрыв, она велела держаться, быть умницей и бросила трубку. Унеслась на поиски подтяжек. Кристина задумчиво повертела замолчавший телефон в руках, отключила его, сунула обратно в карман и пошаркала дальше.

Открыв дверь платного блока, словно попала в другое измерение: свежий дорогой ремонт, тёплый кондиционированный воздух, ухоженные деревца в кадках, кожаные диванчики, пушистые ковровые дорожки. Двери всех палат были плотно прикрыты, лишь одна, справа, оказалась нараспашку. На мгновение Кристина забыла про свои страхи, ей стало любопытно, как там что устроено, и она заглянула внутрь.

Палата напоминала гостиничный номер: вертикальные жалюзи на большом окне, бежевый палас, удобная мебель кремовых тонов, сбоку – дверь в ванную комнату. На широкой кровати стояла, завалившись на бок, красная сумка из мягкой дорогой кожи. Сумка показалось Кристине знакомой. Точно! По всей видимости, это Олечкина палата: медсестра ведь утром сказала Морозовой, что ей можно вернуться в свой проплаченный рай.

Кристина повернулась, чтобы уйти: не хватало, чтобы хозяйка застала её стоящей на пороге! И в это мгновение откуда-то спереди раздался звук – не то покряхтывание, не то слабый писк.

То, что произошло дальше, заняло доли секунды, но каждая из этих микродолей была заполнена до краев. Время растянулось, словно резиновое, и взгляд Кристины вобрал в себя сразу всё: пустую детскую кроватку, распечатанный пакет с подгузниками, крошечную Олину дочку, которая беспорядочно, как все новорожденные, двигала ручками и ножками на самом краю пеленального столика… Видимо, мать собралась её переодеть, но куда-то отлучилась и оставила ребёнка на столе. Младенцы нескольких дней от роду не умеют самостоятельно переворачиваться, и Ольга, наверное, не подумала, что может случиться несчастье.

На какой-то жуткий миг Кристине показалось, что малышка вот-вот перекатится через низкий бортик столика и свалится на пол. Она, не раздумывая, метнулась к ребёнку и подхватила на руки. Прижала к себе, ощутив мягкую тяжесть маленького тельца. Хотя что там за тяжесть – девочка, должно быть, весила не больше кошки. Страшно было подумать о том, чтобы причинить неудобство или – совсем уж невыносимо! – боль этому хрупкому существу, которое смотрело на неё снизу вверх.

Но дело было даже не во взгляде – в запахе.