Мама

Лужа кончилась. Светлана сделала движение, желая спуститься, но он только крепче прижал ее к себе.

Темно было и поздно. На улицах никого. Рука Свет­ланы обвилась вокруг его шеи.

Вот за какое молчание десять лет жизни отдать не жалко!

Но все-таки сказать нужно именно сейчас, пока она так близко, пока совсем темно и они одни в целом свете.

— Светланка! Я даже не знаю, что это было! Наваж­дение какое-то! Слушай, давай уедем отсюда.

Она ответила своим прежним голосом, даже вроде со смешинкой:

— Если, чтобы наваждение кончилось, тебе приходит­ся уезжать,— пожалуй, лучше будет уехать мне одной, то есть мне с Димкой, конечно!

— Так я вас и отпустил!

Большое облако отодвинулось, выглянул месяц, ущербный, совсем сказочный, такой рисуют на картинках.

Дубы за прудом на том берегу блестели влажной ли­ствой, казались какими-то цельнометаллическими. Ветер стих. Ни один листок не шевелился.

А вода все еще не могла успокоиться. Трепетал и бле­стел лунный столбик, трепетали деревья, опрокинутые в воду. Казалось, все тревоги этого дня остались только в подводном царстве отражения.

XXIV

Если у Кости все это было, как он сказал, «наважде­ние», то что же было... или еще есть — у Нади?

Через два дня, вечером, Надя опять пришла, и опять не одна.

Светлана любила сидеть на скамье за калиткой и смот­реть на закат.

Улица широкая, вся в зелени, от каждой травинки длинные тени протянулись. И от маленького Димки тоже длинная тень. Длинноногая черная тень от белого, в ры­жих пятнах, коротконогого Мурзика, любимого котенка тети Лели.

Димка все пытался поймать Мурзика. Растопырив пальцы, шел за ним, котенок гибко увертывался, Димка разочарованно взвизгивал. Но, будучи оптимистом по сво­ей природе, Димка не отчаивался, медленно поворачивал­ся и опять устремлялся в погоню.

Костя сидел рядом и хохотал, глядя на сынишку. Димкины волосы золотились на солнце — он хоть и темнень­кий, но не совсем черный, что-то в нем и отцовское тоже есть.

— Костя, он на тебя все-таки тоже немножко похож.

Костя вдруг перестал смеяться. Светлана увидела, что он смотрит куда-то в сторону.

Там, где улица делала поворот, за забором, кто-то вы­сокий нес на плечах Верочку Бочкареву, и она казалась плывущей над кустами акации, чуть покачивалась со сво­им ярким бантом и крылышками на фартучке.

Димка тоже увидел предмет своего обожания, забыл котенка, заспешил навстречу.

Верочку нес не Алеша, а Сергей Петрович, Надин отец.

Алеша и Надя шли за ним, взявшись за руки,— демон­стративно, как показалось Светлане.

И еще показалось, что взялись за руки они только сей­час, подходя к дому Лебедевых, и не Алеша подал Наде руку, а она ему.

Надя была совсем такая же, как прежде: спокойная, уверенная в себе. Но что-то усталое было в уголках кра­сивых губ. Даже жалко ее стало и не хотелось вгляды­ваться в ее лицо. Надя отошла поздороваться с Костей — Светлана не обернулась, разговаривала с Надиным от­цом.

Сергей Петрович приехал только вчера. Светлане он всегда очень нравился. Он работал в Сибири. Он и ка­зался жителем тайги, необжитых мест, массивным и тя­желым, как медведь.

Сейчас пришел звать своих «старых молодых друзей», то есть Светлану и Костю, провести вечер вместе.

— И самого юного друга тоже прихватите. Какой же он у тебя, Светлана, молодец! Ведь ему год только, прав­да? А как здорово топает!

Светлане всегда было странно, как мог Сергей Петро­вич жениться на Александре Павловне. И как он мог прожить столько лет в квартире, правда большой, но тес­ной от дорогой мебели, от множества лишних вещей. Все эти диваны, столы, столики, бесчисленные полочки с ва­зами, вазочками, фарфоровыми статуэтками... Когда Ве­рочка и Димка, маленькие и быстрые, лавировали между этими ломкими предметами, было все время страшно, что они сдернут какую-нибудь салфеточку и что-нибудь разо­бьют. И за Сергея Петровича, большого и медлительного, тоже было страшно.

В Москве Сергей Петрович бывал наездами, всегда по делу, всегда ненадолго.

Переехать к нему, Светлана знала, Александра Пав­ловна отказалась: «А как же оставить квартиру?»

Впрочем, во время войны и она и Надя больше двух лет жили у него. Потом вернулись. Надя окончила ин­ститут и теперь тоже работала где-то очень далеко. Они съезжались все вместе редко, может быть раз в два года. Александра Павловна жила одна, оберегая никому не нуж­ную квартиру. И все время жаловалась на свою судьбу.

Тетя Леля говорила, что у Сергея Петровича давно уже другая семья, и добавляла: «Да это так естественно — сама виновата». То есть Александра Павловна виновата.

Ну, а если бы она поехала к мужу, бросила бы свой обжитой, пропахший нафталином и духами уют? Все рав­но была бы несчастной. Во-первых, есть люди, которые счастливыми быть не умеют и даже как бы любят быть несчастными. Во-вторых, ведь дела-то у нее никакого нет, кроме как сохранять порядок в квартире. А чем бы она занималась там, переезжая с места на место?