Мама кукол

Отрезав локон – редкий пепельный оттенок, у Розы никогда не было куклы с такими волосами, – она отправилась к ручью. Кукла получилась даже хуже, чем в прошлый раз, и Роза оставила ее на солнце подольше, чтобы глина подсохла получше. Бережно взяла в руки хрупкого болванчика и на непослушных ногах, что становились тяжелее с каждым потерянным впустую днем, пошла по мосту через ручей. У самого конца моста ноги все же подвели. Роза качнулась и упала. Хрупкая кукла будто того и ждала – выскользнула из рук, покатилась по дощатому настилу и соскользнула вниз, на камни. Роза с трудом совладала с чужими ногами, доковыляла до шатких перил и поглядела на бедняжку с размозженной глиняной головой. Прощай, жемчужновласое дитя.

Глава 19

Ее разбудил холодный нос. Кто-то настойчиво тыкался им в шею. Нина приоткрыла левый глаз и поглядела на Альфа, который приветливо подмигнул. Перевела взгляд на близняшку Элькиной совы – та по-прежнему висела в изголовье кровати – и полюбовалась игрой утреннего солнца на серебряных перьях. Потянулась, пропустила сквозь пальцы волосы, проверяя, не пропал ли за ночь еще один локон, и улыбнулась любимому псу:

– На прогулку?

Альф одобрительно фыркнул.

– Умоюсь, быстро позавтракаю и пойдем, – пообещала Нина и отправилась в ванную, напевая песенку про спешащих на помощь бурундуков.

– Твоя очередь мыть посуду, – Тоня очень ревностно следила за графиком домашних дел. Не хватало еще убраться вне очереди!

– Без проблем, – Нина переставила в раковину грязную посуду, то и дело бросая взгляды на Ваню, Тоню и Юлю, которые, позавтракав, поднялись из-за стола.

Ей не верилось, что все ведут себя по-человечески: не смеются невпопад, не делают странных намеков, не разглядывают невидимок в углах. Она наблюдала за семейством – с утра скучным и ленивым – и ликовала. Неужели все закончилось? Неужели Брукса оставила их, отступила?

– Через пять минут будем готовы, – сообщила Юля мужу. – Ты тоже тут не засиживайся.

Он кивнул и уперся взглядом в тарелку, пережевывая остатки завтрака.

– Добавки хочешь? – Нина оглянулась на отца, сидевшего к ней спиной, и продолжила мыть посуду, когда тот молча покачал головой.

– Нин, ты когда картины развесишь? – спросил он с полным ртом. – Я тебя уже сколько прошу? Вчера еще один палец чуть не сломал. Давай-ка сегодня этим займись, хорошо? Чтобы я больше не напоминал.

Нина замерла. Глаза будто затянула алая пелена. В груди заклокотал гнев – такой неистовый, словно сердце подменили адским пламенем и оно вмиг отравило кровь в венах. Нина с силой сжала рукоятку только что вымытого ножа.

«Так не проси! Сколько можно? Привязался со своими картинами, достал уже! Сам бы взял да развесил! Я тебе что, служанка?» – рычали в голове мысли, сильнее разжигая всепоглощающую ненависть.

До боли сжав челюсти, Нина развернулась и беззвучно приблизилась к ничего не подозревавшему отцу. Занесла повыше руку с ножом, целясь в пульсирующие на шее артерии, замахнулась и…

Среди рычащих голосов в голове вдруг услышала тихое поскуливание пса. Алая пелена перед глазами рассеялась, и Нина ясно увидела мирно доедающего завтрак папу, который и не догадывался, что секунду назад едва не погиб от рук собственной дочери. Рядом вновь заскулил Альф, окончательно сгоняя с хозяйки морок. Она с ужасом взглянула на умную собачью морду и попятилась. Бросила в раковину нож и сломя голову выбежала прочь из дома.

Отец с недоумением повернулся дочери вслед.

Сидя в автобусе, Нина глядела в окно и недоумевала: почему город не рухнул, не ушел под землю, не воспылал? Почему по-прежнему светит солнце, поют птицы, зеленеет трава? Почему по тротуарам бегут прохожие, на детских площадках играют малыши, сменяют друг друга огни светофора? Разве не должно было все рассыпаться прахом в тот миг, когда она занесла нож над отцом? Разве не должен был мир сойти с ума? Разве может так спокойно и размеренно течь повседневная жизнь, когда внутри у нее все сгорело дотла?

Она медленно вышла из автобуса и, озираясь по сторонам, словно вдруг прозревший слепец, двинулась по тротуару в сторону палисадника с шиповником, который – удивительно – не обуглился от адского пламени, что пылало в Нининой груди, когда она, стоя в кухне родного дома, с ненавистью сжимала рукоятку ножа.

Дверь распахнулась после первого же стука.