Маньяк Гуревич

Катя уже придумала, как обустроить съёмную квартиру (более просторную, и с двориком, и в хорошем районе; а может, замахнёмся на коттедж, а, Гуревич?), чтобы разместить там свои частные ясли. Сейчас она снимала помещение, и это было очень невыгодно. На иврите Катя щебетала, как щегол, – лепя поговорки, словесные штампы, строчки популярных песен и детских стишков, – всё подряд, так же как готовила свою замечательную цыганскую похлёбку. «Да, Гуревич, – повторяла она, – не Гегель и не Кант, но родители малышни почему-то приходят в восторг от этой белиберды и мгновенно проникаются несокрушимой верой в мои педагогические возможности». Она сама готовила завтраки и обеды для своих оглоедов – их уже набежало четверо клопов, – а нанять помощницу пока никак не получалось: бухгалтерия проклятая не позволяла, настраивая дебет против кредита. Катя сама и переодевала детей, и забавляла, таскала на горбу, застирывала обгаженное бельишко… Провожая последнего упирающегося дневного постояльца, волоком утаскиваемого родителем, стояла у заборчика и долго весело махала вслед. После чего приплеталась в спальню и – бледная, с руками, повисшими как плети, – ничком валилась на тахту. «Ничего, Гуревич, – едва шевелила губами, – мы отдохнём, мы ещё увидим небо в алмазах…»

В отличие от мужа Катя была бесстрашным человеком. Кроме того, она была женщиной, матерью троих родных душ, из которых особую тревогу вызывал сам Гуревич. В общем, покойная свекровь её была права: крепенькой она была девчушкой…

Процедура торжественного приёма нового пациента продолжалась. Сергей сидел рядом с Гуревичем. Он тоже представился лёгким приятным голосом, приподнявшись и галантно отклячив зад. Вообще, Сергей, подумал Гуревич, гораздо более гармонично воспринимает жизнь. Тот уже объяснял свою позицию: надо просто внутренне отделиться от назойливого мира. Разграничить тело и сознание.

– Ну а теперь, пожалуйста, представьтесь нам вы! – повысила голос завотделением.

Больной продолжал приплясывать, щёлкать пальцами и подбородком выводить замысловатый пунктир ритма.

– Будьте любезны себя представить!!!

Тот подкрутил что-то в плеере, прибавляя громкость звука; музыку теперь слышали все присутствующие. Это был Армстронг, «Хэллоу, Долли!». Вот почему он всех приветствовал этим самым «хэллоу». Не такой уж он и сумасшедший. Эх, Гуревич и сам бы сейчас пустился притоптывать под виражи саксофона. Разграничить, блин, тело и сознание… Он ведь так любил потного симпатягу Армстронга.

– Я прошу! вас! представить! себя!!!

Кажется, она крикнула это в третий раз, ритмично прихлопывая ладонью по столу каждое слово. Если отвлечься от ситуации, можно было вообразить, что она отбивает ритм саксофону и через мгновение поднимется и сама ломано заскользит в своей длинной юбке, в своей фруктовой шляпе вокруг будущего пациента в хриплых волнах гениального Луи…

Всё-таки интересно – до каких децибел можно повысить голос?

Гуревич сказал Серёже, не поворачивая головы:

– Сейчас он грянет…

– Кто? – спросил тот.

Гуревич хотел ответить простым народным словом трындец, только в подлинном его звучании, но в последний момент заменил другим, тоже красивым и высоким словом.

– Катарсис, – серьёзно ответил он.

Сказал, потому что так почувствовал. Он всегда чувствовал приближение взрыва; в прошлой жизни это несколько раз его спасало.

Завотделением выскочила из-за стола, бросилась к больному и заорала, потрясая кулаками:

– Немедленно выньте из ушей свои дурацкие наушники и извольте отвечать!!! Встаньте!!! Здесь сидят люди, которым вы обязаны своим…

Психиатр не обязательно умнее своих пациентов, говорил папа. Это просто человек; человек со своим характером и своими причудами…

Любитель джаза выключил плеер, снял наушники и внимательно посмотрел на досадно кричащую женщину. В этот миг он и сам был похож на заботливого психиатра, принимавшего новенькую больную. (Да, мелькнуло у Гуревича, в здешнем антураже придётся многое профессионально пересмотреть.)

Затем он не спеша поднялся со стула, обеими руками бережно взялся за поля Геуловой шляпы и резким движением вниз натянул на неё шляпу до плеч…

Всех присутствующих парализовало; хотя, казалось бы, в подобном заведении каждый обязан предвидеть и уметь предотвратить подобные эскапады нездоровых людей. Разумеется, уже через два-три мгновения все кинулись успокаивать больного и вызволять из шляпы бедную, но всё же вздорную и всё же, согласитесь, напросившуюся бабу.

Но в первый миг все оцепенели.