Манхэттенский проект. Теория города

Таким образом, инфраструктура становится секретным ключом, с помощью которого Беньямин пытается разгадать тайны города. Базис и надстройка являются лишь его вторичными проявлениями. Это хорошо понимают те, кто пытается подорвать подавляющую мощь метрополии. Они знают, что атака, направленная непосредственно на основание города (экономический истеблишмент) или его надстройку (политический истеблишмент), почти всегда обречена на провал. Но даже незначительное вмешательство в инфраструктуру города может поставить его на колени, так же как прикосновение к плечу человека в глубоком сне может изменить ход сновидения или внезапно разбудить его.

Подумайте об инфраструктуре в элементарных фрейдистских терминах. Анализ сознательного и бессознательного в Париже или Нью-Йорке, в духе ранней топографической модели психического аппарата Фрейда, может иметь некоторую ценность. Это очень похоже на практику сравнения и противопоставления городской структуры и суперструктуры. Однако более продвинутая структурная модель Фрейда – ид, эго и суперэго – становится для Беньямина чрезвычайно полезным инструментом в анализе городской машинерии. Как хороший сюрреалист, Беньямин предлагает психоанализ не людей, а вещей. В этом смысле инфраструктура – это идентификатор города, источник как эго, так и суперэго, лежащий или скрывающийся под базисом и надстройкой. Но что такое это ид у Фрейда, кроме как das Es, буквально оно? Разобраться с городской инфраструктурой – значит, соответственно, разобраться с городом как с оно или с он города, как в предложениях «он велик» или «он суматошен». Обратите еще внимание, что он города похож на она погоды, как, например, в «она морозная» или «она удушливо жаркая». Этот подход может помочь нам временно отвлечься от таких вопросов, как что есть город, или как есть город, или почему он есть, и вместо этого сосредоточиться на осознании того, что это он есть. Размышление о самом существовании города – работа, зарезервированная для онтологии или первой философии, именно так в конечном счете должен быть прочитан Манхэттенский проект.

Беньямин не ограничивает себя здесь мертвой, инертной, бессознательной материей. Инфраструктура Нью-Йорка, в его уникальном понимании этого термина, также свидетельствует о его абсолютной жизни, которую западная философия традиционно скрывала за разделением на структуру и суперструктуру. Задолго до Маркса у греков даже были отдельные слова для этих двух аспектов нашего человеческого существования. Их первое слово для жизни было зои. Оно обозначало необходимые факты нашей жизни – еду, сон, размножение, а также добывание средств к существованию – всё это они относили к сфере домашнего хозяйства, или ойкос, от которого происходит слово «экономика». Их второе слово для жизни было биос. Оно символизировало форму, путь или смысл нашей жизни, которые они считали истинной заботой города-государства или полиса, от которого происходит слово «политика».

Даже сегодня, когда мы думаем о городской жизни, мы склонны отделять факты нашего существования как природных существ от формы нашего существования как социальных существ; или отличать наши биологические потребности от наших культурных возможностей; или развивать интимные и общественные стороны нашей личности; или даже считать себя телами или душами. Онтологическое представление о Нью-Йорке как о пейзаже, созданном исключительно из жизни, как о жизненно важной инфраструктуре – это способ Беньямина остановить эту диалектическую машину, которая сверхдетерминирует наше существование, просто разрезав его посередине. Мыслить за пределами этого устаревшего дуалистического представления о нашей жизни и городах – непростая задача. Как бы мы к этому ни относились, уже ясно, что назвать Беньямина марксистом – это то же самое, что назвать физику Эйнштейна ньютоновской.

Часть третья

Есть некоторые районы Нью-Йорка, майор, куда я бы вам не советовал вторгаться[209].

Хэмфри Богарт

Глава 16. Эмпайр

Одним летним вечером 1964 года Энди Уорхол со своей съемочной группой установили кинокамеру в кабинете друга художника, расположенном на верхнем этаже здания «Тайм-лайф» на Шестой авеню. Из окна, в миле к югу, был хорошо виден Эмпайр-стейт-билдинг, главный герой их фильма, съемки которого они начали на закате. Они держали культовое здание в центре кадра и непрерывно снимали его в течение следующих шести с половиной часов – без движения камеры, без цвета и без звука.