Мантык-истребитель тигров

Сзади всех ехал киргиз, который должен был пригнать обратно лошадей в аул, когда всадники достигнут места охоты. Впереди всех ехал Касаткин; он находил дорогу в темноте, руководясь единственно лишь каким-то охотничьим инстинктом. Человеку непосвященному вся окрестность представлялась сплошным, однообразным морем темного тумана, в котором чуть виднелись и кивали отдельные камышовые стебли, что вправо, что влево, что впереди, что сзади — все одно и то же; даже звезд на небе не было видно, то есть не то чтобы совсем не было видно, а чуть теплились сквозь туман неясные точки, и только привычный глаз мог рассмотреть там отдельные группы и созвездия. Багровым приплюснутым шаром медленно поднималась луна из-за горизонта, и над нею вставало и росло красное зарево — бледнел туман, по мере того как выше и выше поднималась луна, и, словно фантастические привидения рисовались в стороне его причудливые, клубящиеся волны. Стало светлее — поехали шибче; через полчаса прибыли на место.

Небольшое возвышенное пространство, свободное от камыша, представилось глазам охотников; несколько в стороне были врыты в землю четыре толстых столба — и на них, на высоте пяти аршин, прилажено было нечто вроде площадки, устланной нарезанным камышом. На одном столбе врублены были поперечные полочки, на аршин одна от другой; этот столб служил лестницею для подъема на вершину лабаза. Другой лабаз был построен с противоположной стороны полянки — это было сооружение, совершенно отличное от первого.

Яма, аршина три в диаметре, прикрыта была сверху фашинами, туго связанными из камыша, установленными конусообразно и связанными вверху все вместе веревкою; затем эта крыша была забросана камышом, бурьяном и хворостом, что совершенно придало ей вид чего-то случайного, а не умышленно построенного. Лабазы подобного рода предпочтительнее первых, потому что животное не пугается громоздкости и дикого вида первых сооружений — и доверчивей подходит к приманке; но зато первые совершенно предохраняют охотника, даже после промаха, между тем как в яме стрелок может рассчитывать и на рукопашную свалку с разъяренным зверем.

Посредине полянки, на самом видном месте, вытянув длинные, мускулистые ноги и запрокинув голову с вытаращенными тусклыми глазами и с вывалившимся языком, лежала палая лошадь, и ее белая масса отчетливо рисовалась на темном фоне песка, залитая лунным светом.

— Пора, — произнес Касаткин, — до рассвета осталось часа три, это самое настоящее время; ну, Батуйка, веди лошадей в аул.

Всадники слезли и начали расправлять свои ноги. Киргиз позавязал поводья на шеи лошадям и приготовился их гнать.

— Гляди, как бы тебя полосатый дорогой не пощупал! — крикнул ему вслед Трубаченко.

— Тише! — произнес Петр Михайлович.

— Аллах милостив, — прошептал киргиз и во всю прыть понесся к аулам.

Охотники полезли в засаду.

Бабаджак и Трубаченко заняли высокий лабаз, Касаткин влез в яму — несколько секунд был шорох и шуршание; то охотники возились, умащиваясь и принимая позы покойнее; наконец все затихло — и наверху, и внизу, и никто бы не услышал теперь ни одного подозрительного звука, кроме однообразного шелеста камыша, когда легкому ночному ветру приходила охота пробежать по верхушкам и всколыхнуть эти легкие, пушистые метелки, потереть один о другой эти тонкие, трубчатые стебли.

Замерли охотники в немом ожидании — и, казалось, дыхание затаили. Вот к шуму ветра прибавилось еще что-то длинное, протяжное, заунывное… Бабаджак толкнул локтем своего соседа.

— Далеко! — прошептал тот.

…Касаткин вздрогнул.

С другой стороны послышался рев тигра, ближе… Рявкнул зверь и оборвал, словно накололся лапой на что-нибудь занозистое.

Еще раз почувствовал Трубаченко, как его бока коснулся твердый локоть товарища… Какая-то тень мелькнула на самой опушке и скрылась… несколько кустов колыхнулось подозрительно.

— Видишь? — шептал Трубаченко, и так тихо, что, казалось, только сам себя мог услышать.

— Вижу… — так же тихо ответил Бабаджак.

И опять все затихло кругом, опять ничего не слыхать, кроме шелеста ветра… Чу! Вот замурлыкало что-то в камышах, как котята мурлычат, когда их щекочут рукою за ухом… Два зеленых уголька вспыхнули у самой земли, между темными кустами выдвинулось что-то круглое, ушастое, проползло шага два, выползло наполовину из чащи и припало на передние лапы… Прямо на белеющую конскую тушу были устремлены эти две фосфорические точки, но каждому из охотников казались, что это именно на него смотрит хищный зверь и не спускает глаз, готовясь к последнему, решительному прыжку. Трубаченко припал головой к прикладу ружья; он взял на прицел узкий промежуток между двумя светлыми точками.

Попятился зверь назад, остановился, опять попятился и скрылся…

«Бывалый, — подумали охотники. — Осторожен, каналья…»

Вздрогнул Касаткин и быстро повернул голову… Шагах в четырех от него длинная тень загородила узкий луч лунного света, пробивавшийся между щелями крыши.

Тигр лежал на брюхе, положив голову между передних, протянутых вперед лап, и, заложив уши, прищурив глаза, вздрагивал щетинистыми усами.