Мао Цзэдун

Языки ее пламени беспристрастно пожирали бойцов и командиров, в каждой части были созданы «комитеты по борьбе с контрреволюционными элементами». Из воспоминаний Сяо Кэ, командира дивизии, ставшего впоследствии одним из высших военачальников Национально-освободительной армии Китая:

«В то время почти все силы я отдавал проблеме агентов Гоминьдана. В моей дивизии были расстреляны шестьдесят человек… Дивизионный партком принял решение прибавить к ним еще столько же. На следующее утро я отправился на доклад в Военный совет 4-й армии. Там мне заявили: «Вы и так уже хорошо поработали. В отношении тех, чье рабоче-крестьянское происхождение не вызывает сомнений, можно ограничиться лишь признанием…» Когда я вернулся в расположение дивизии, арестованных уже вели на казнь. Я предложил парткому отложить ее и вновь рассмотреть их дела. В результате более тридцати человек были освобождены, но оставшихся расстреляли. Всего же из семи тысяч личного состава 4-й армии на казнь отправились от тысячи трехсот до тысячи четырехсот человек».

Из страха показаться слабовольными политработники пытались превзойти в своем рвении друг друга. Один из них приговорил к расстрелу четырнадцатилетнего подростка — за обеды, которые тот приносил офицерам, позже разоблаченным как «агенты Гоминьдана». Ребенка спасло вмешательство политкомиссара армии. После допроса командира одной из рот перестало существовать все его подразделение. Чуть более недели ушло на то, чтобы почти четыре с половиной тысячи бойцов и командиров Первой фронтовой армии признались в тайных связях с Гоминьданом. Болес двух тысяч из них были расстреляны.

Начавшийся девятью месяцами ранее спор о земельной реформе, подогретый соперничеством между хунаньцами и выходцами из Цзянси, вызвал к жизни кровавое чудовище партийной чистки.

Категории «богатей», «контрреволюционный элемент» и «агент Гоминьдана» стали, по сути, неразличимы. На тончайшие местные различия накладывался суровый отпечаток идеологической подоплеки диспута между Мао и Ли Лисанем, чью точку зрения поддержали провинциальные лидеры партии. В охватившей армию паранойе обвинение в принадлежности к «агентам Гоминьдана» было отличным средством покончить с теми, кто позволял себе усомниться в правильности стратегии, предложенной Мао… Чистка стала для его оппонентов настоящей кровавой баней. Впереди Красную армию ждали события в Футяни.

Небольшой торговый городок Футянь лежит на берегу Фушуй, притока реки Гань, на западном склоне Байюньшань. У древнего каменного моста полощут выстиранное белье женщины; по пологому склону поднимаются кривые улочки, застроенные серыми кирпичными домиками, кое-где видны несколько лавок.

С вершины горы, покрытой зарослями бамбука, сосен и пихты, можно рассмотреть поселки четырех соседних уездов. Среди папоротников звонко журчат струи горных ручьев. Летом на лежащих внизу рисовых полях гнут спины худые и низкорослые крестьяне в широких соломенных шляпах, дающих хоть какое-то укрытие от беспощадных лучей солнца. Зимой долина превращается в вязкое морс грязи. Дорога из Дунгу становится непроходимой, и попасть сюда можно лишь по равнине с запада или, в высокую воду, по реке.

После ухода Красной армии из Цзиани «комитет действия» провинции Цзянси разместился в Футяни.

В воскресенье, 7 декабря 1930 года, во главе роты бойцов из Хуанпи прибыл один из политработников Мао — Ли Шаоцзю. Он привез два письма ГФК, адресованные представителю провинциального руководства Цзэн Шаню и начальнику отдела пропаганды «комитета действия» Чэнь Чжэнжэню. Оба — твердые сторонники Мао, обоим приказано взять под арест Ли Бофана (предполагаемого резидента агентурной сети Гоминьдана в «комитете действия»), Дуань Лянби (его подчиненного) и Се Ханьчана (начальника политотдела 20-й армии и тоже агента Гоминьдана). Имена были под пыткой названы их раскаявшимися сообщниками.

Верный чувству долга, Ли Шаоцзю окружил штаб. Десяток вооруженных бойцов вывели из него трех подозреваемых и пять других членов «комитета действия». Каждому из арестованных было чуть больше двадцати. На вопрос о причине ареста Ли лаконично дустал из кобуры пистолет.

В сопровождении роты восьмерых мужчин доставили в особняк, где в прежние времена заседал местный суд. Стену зала украшало шелковое полотнище с вытканными золотом иероглифами: «Обитель искренности и справедливости».

Сбоку от невысокого помоста — просторная, отделанная деревом ниша, в которой на протяжении веков служители закона во славу императора пытками вершили правосудие. Устроившись в кресле председателя, Ли начал допрос с Дуань Лянби. Позже в своих воспоминаниях Дуань написал:

«Он спросил меня:

— Дуань Лянби, ты — агент Гоминьдана? Имей в виду, признание избавит тебя от пытки.

Я твердо ответил:

— Вы знаете мою биографию и то, как я работал. Ведите свое расследование. Если бы я был агентом Гоминьдана, я совершил бы преступление против пролетариата. В таком случае можете вообще ко мне не прикасаться — просто дайте оружие, и я сам пущу себе пулю в лоб.

Ли бросил: