Мао Цзэдун

— У меня нет возможности вступать с тобой в дискуссию, зато есть семь видов пытки, — и пустился в подробный рассказ о том, что меня ждет.

Я сказал:

— Начинайте. Мне нечего бояться. Что бы вы ни делали, я…

Он не дал договорить, приказав солдатам сорвать с меня одежду и поставить на колени. Первая пытка называлась у них «взорвать пехотную мину»[43]. Затем они жгли мое тело свечами для благовоний… Я подумал: что ж, пусть меня замучат до смерти. В этом мире смерть все равно неизбежна. Вопрос только в том, как ее принять. Большие пальцы обеих рук были сломаны и болтались на полосках кожи. Обожженное тело представляло сплошную рану. Я истекал кровью.

Удары внезапно прекратились, и я услышал голос Ли:

— Лянби, я вижу, ты хочешь умереть, но это вовсе не то, что мне нужно. Сначала тебе в любом случае придется признать свое предательство и чистосердечно рассказать все о вашей шпионской сети. Иначе ты очень долго будешь висеть между жизнью и смертью».

Подобные методы вовсе не были плодом извращенной фантазии палача Ли Шаоцзю — он всего лишь следовал инструкции Фронтового комитета, одобренной лично Мао: «Со смертью ответственных работников не спешить; выжать предварительно из них максимум информации… Пользуясь ею, можно сделать более разговорчивыми других арестованных…»

Эта практика применялась повсюду. Проведенное партией через полтора года расследование пришло к выводу: «Все дела об агентах Гоминьдана были раскрыты на основе признаний обвиняемых. В ходе получения и проверки сведений не всегда проявлялось должное терпение… В основном использовался метод «кнута и пряника». «Пряник» означал признание, полученное путем хитрости, бамбуковой же плетью обвиняемого, подвешенного за связанные за спиной руки, избивали до тех пор, пока он не начинал говорить. Если это не приводило к желаемому результату, в ход шли свечи для благовоний или керосиновая лампа. Наиболее мучительной была пытка, при которой ладони арестованного прибивали к столу, а затем загоняли ему под ногти тонкие бамбуковые иглы. Каждая из пыток имела свое название: «посадить в седло», «полет на самолете», «лягушка утоляет жажду», «обезьяна хватает себя за почки»… Пытки являлись единственным способом получить признание от упорствующих».

Как и многие другие, признался и Дуань; свою совесть он мог успокаивать тем, что назвал своими сообщниками лишь семерых арестованных вместе с ним. Имевший фотографическую память Ли Бофан избрал иной путь и привел своих мучителей в замешательство списком едва ли не из тысячи фамилий.

Утром 8 декабря Ли Шаоцзю, пользуясь полученной в ходе допроса информацией, продолжал аресты, и в допросах уже принимал участие Цзэн Шань — вместе с Бо Гу, прибывшим из Хуанпи секретарем Мао. К концу недели в бамбуковых клетках, установленных во дворе здания суда, томились сто двадцать человек, среди них жены Ли Бофана и других подозреваемых. Женщин пытали с еще большей жестокостью: солдаты резали им груди и жгли половые органы.

Затем, повинуясь инструкциям Фронтового комитета, Ли Шаоцзю отправили в Дунгу для участия в чистке 20-й армии. Здесь его ждала роковая ошибка. Среди названных Се Ханьчаном заговорщиков оказался командир батальона Лю Ди. Выходец из Чанша, он умудрился убедить своего земляка Лив том, что пал жертвой клеветы. Но, выйдя на свободу, Лю Ди поднял мятеж и повел колонну из четырехсот бойцов на штурм здания суда. После длившегося всю ночь боя, в котором было убито более сотни охранников, тяжелые ворота судебного присутствия раскрылись, и искалеченные, но живые члены «комитета действия» обрели спасение.

На экстренном заседании они решили отвести 20-ю армию за реку Гань в Юнъян — подальше от цепких рук Мао. На площади перед зданием суда развевались транспаранты: «Долой Мао Цзэдуна! Поддержим Чжу Дэ, Пэн Дэхуая и Хуан Гунлюэ!» В ЦК партии ушел призыв освободить Мао от всех занимаемых постов. Когда весть об этом достигла Хуанпи, командующие трех армий заявили о своей солидарности с Мао и отказались поддержать требования бунтовщиков. Попытки внести раскол в высшее армейское руководство продолжались в виде писем, утверждавших, что Мао приказал Бо Гу собрать показания, свидетельствующие о принадлежности Чжу, Пэна и Хуана к агентурной сети Гоминьдана. Видимо, измышления были слишком грубыми, чтобы им поверили; Фронтовой комитет обвинял руководителей мятежа в антипартийном заговоре и попытке разложить армию. Возникла патовая ситуация: 20-я армия на одном берегу реки Гань, верные Мао части — на другом. Каждая из сторон считала себя истинным проводником политики партии.

Ни события в Футяни, ни лившаяся рекой кровь в армии не могли остановить Мао, решительным образом громившего войска Чан Кайши, который предпринял первую попытку окружить революционные силы. Болес того, трагедия, похоже, способствовала успеху коммунистов: прошедшие горнило чистки бойцы и командиры превратились в спаянную железной дисциплиной силу, готовую костьми лечь на пути врага.