Мао Цзэдун

Эта пропитанная запахом крови атмосфера страха, в которой коммунисты вели свою борьбу, являлась неотъемлемой частью исторического наследия страны. Оторванные от своих семей, жен и детей, молодые мужчины (никому из них не было тогда и сорока лет), стоявшие у руководства партией, всю свою энергию и силы отдавали борьбе. Их непримиримая целеустремленность не оставляла места для моральных устоев, по которым жил остальной мир. В Красной армии многие полки состояли из сирот, движимых лишь чувством классовой мести. Ненависть — очень мощное оружие, вне зависимости от того, направлено оно на внешних или внутренних врагов.

Не все лидеры партии одинаково относились к происходившему. Некоторые, подобно Гао Цзинтану, в кампаниях чисток ощущали себя как рыба в воде, распространяя вокруг такие волны параноидального страха, что когда в 1937 году ЦК КПК попытался возобновить контакты с оставшимися в «красных зонах» партизанами, первых посланцев партии убивали, видя в них провокаторов и шпионов. Другие же, к примеру, Чэнь И, бывший комиссаром у Чжу Дэ, к методам террора прибегали крайне редко — если вообще прибегали.

С Мао все было намного сложнее. С одной стороны, ему требовалась «железная дисциплина», с другой — он продолжал верить, что Красная армия должна формироваться на добровольных началах и жить под руководством правильных идей и мудрых военачальников. Большевизм для него являлся не просто орудием завоевания власти, в нем Мао видел моральную силу, способную возродить китайское общество. В теории он нашел способ примирить взаимоисключающие, казалось бы, противоречия между дисциплиной и свободой, силой власти и волюнтаризмом — твердо придерживаясь познанного в годы студенчества принципа единства противоположностей. Но на практике эти противоречия вступали в неизбежный конфликт. Так было в начале 30-х годов в Цзянси, так продолжалось и на протяжении всей его долгой жизни.

В трудные моменты Мао всегда вспоминал урок, преподанный ему крестьянским движением в Хунани зимой 1926 года. «Для исправления зла нужна решимость переходить границы разумного», — написал он тогда. С этой точки зрения кровавые чистки нежелательны, но безусловно необходимы.

Примерно так же обстояло дело и с весьма удобным понятием агента «АБ-туаней». Изначально Мао, как и другие лидеры партии, мог вполне искренне верить, что «АБ-туани» представляли собой реальную опасность делу революции. Но он не был настолько ограничен, чтобы продолжать верить в это после того, как не обнаружилось ни одного доказательства правоты данного тезиса (за исключением полученных под пыткой признаний). В конечном итоге между «реформистами», «социал-демократами» и другими «вражескими наймитами» не прослеживалось никакой разницы — ярлыки служили одному: обозначить цель очередной атаки. Позже Центральное Бюро признало, что «в ходе кампании против «АБ-туаней» имели место терминологические ошибки». Однако и они, сделал вывод Мао, были неизбежны. Такие «ошибки» будут «иметь место» и во всех его последующих политических акциях.

ГЛАВА 9 ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РЕСПУБЛИКИ

Поражение в сентябре 1931 года третьей кампании Чан Кайши против Красной армии положило начало новой, на этот раз куда более серьезной попытке центра поставить Мао и его «красную зону» в Цзянси под свой жесткий контроль.

Разгром городских партийных организаций, последовавший за предательством Гу Шуньчжана, поднял важность «красных зон» на недосягаемую прежде высоту. Уже более года Коминтерн настаивал на том, чтобы центр борьбы переместился из города в деревню. Июньская казнь генерального секретаря партии Сян Чжунфа настоятельно требовала перемен в партийном руководстве, а представлявшие физическую угрозу для членов ЦК условия Шанхая, где располагалась штаб-квартира партии, диктовали необходимость перенести высшие органы управления в более безопасные места.

В апреле руководители партии покинули Шанхай, чтобы возобновить свою работу в Эюйвани и на западе Хунани. Тремя месяцами позже Чжоу Эньлай отправился в Цзянси, чтобы возглавить там Центральное Бюро. Ван Мин в это время вернулся в спокойную Москву, где представлял интересы КПК в Коминтерне. Другой «возвращенец», Бо Гу, остался в Шанхае — в качестве номинального главы партии — до созыва очередного съезда. Новые планы предусматривали создание коммунистического правительства в «красной зоне» Цзянси, уже носившей гордое название «Центрального советского района». Такое решение должно было стать первым шагом к перемещению высшего руководства на периферию.