Мао Цзэдун

Мао же находился в Ханчжоу. Выехав из столицы в ноябре, он, по-видимому, и не собирался возвращаться. В телефонном разговоре Лю упрашивал его приехать в Пекин, чтобы направлять движение лично. Мао ответил, что предпочитает еще на некоторое время задержаться на юге и предоставляет центральному руководству полную свободу действий. Через несколько дней, надеясь получить более детальные инструкции, Лю и Дэн вылетели в Ханчжоу, однако ничего нового от Мао они не услышали. Правда, Председатель снизошел до объяснений, заявив, что «рабочие группы — это неплохо, необходимо лишь проследить, чтобы решение об их организации принималось без всякой спешки». Фраза прозвучала с обычной для Мао многозначительностью.

Тем не менее в высшие учебные заведения столицы и других крупных городов направили отряды кадровых партийных работников и членов Коммунистического союза молодежи. Перед ними поставили задачу: восстановить порядок и установить четкий контроль за ходом движения.

Ортодоксальный командный подход плохо сочетался с яростным вдохновением студенчества, умело подогреваемым «Жэньминь жибао» и другими газетами. Реальные нужды молодежи в поле зрения «рабочих групп» не попадали. Накануне «культурной революции» проблемы, возникшие в китайских университетах в ходе предыдущих кампаний, не только не были разрешены — они обострились еще более. Слова Мао о том, что партийные бюрократы в учебных заведениях ведут себя подобно «ученым тиранам», нашли громкий отклик среди тех, кто так или иначе пострадал от множественных прихотей университетского начальства. В высшей школе процветало кумовство, бездарные преподаватели находились под покровительством руководства, а умы оригинальные и неординарные всячески вытеснялись. Излюбленным методом обучения оставалась та же, что и в 30-х, механическая зубрежка, не чреватая никакими политическими неожиданностями. Попасть в состав «рабочей группы» считалось большой удачей, а поскольку экономика все еще пребывала в трясине, находилось очень немного тех, кто позволял себе пренебрегать своими почетными и прибыльными обязанностями.

В течение весьма короткого времени в учебных заведениях вспыхивали бурные конфликты. В недовольных студентах «рабочие группы» увидели «антипартийных и антисоциалистических элементов». Наиболее радикально настроенная молодежь считает подчиненных Лю «черной бандой», сговорившейся с «прогнившими парткомами». К концу июня около сорока «рабочих групп» студенты с позором и избиениями вытолкали за пределы университетских городков. В ответ Лю Шаоци объявил тысячи молодых людей «праваками», а их активистов будут сурово «прорабатывать» на «митингах борьбы с вредными элементами». На выступавших в поддержку студенчества преподавателей вешали ярлыки «контрреволюционеров».

Оглядываясь на события тридцатипятилетней давности, трудно понять, как Лю и Дэн смогли столь ошибиться в намерениях Председателя.

Однако в то время вся грандиозность замысла Мао была непостижима не только для его соперников — она ускользала и от наиболее преданных ему людей. То, что Председатель решил повести массы против самой партии, не укладывалось в головах даже скептически настроенных членов Политбюро. Когда Лу Пина и шестьдесят других членов «черной банды» поставили в Пекинском университете на колени, надели на головы бумажные колпаки, измазали сажей лица, на спины повесили дацзыбао с перечислением всех их грехов и толпа начала пинать несчастных, рвать им волосы, а потом с ревом протащила по улицам, не только Лю Шаоци, но и Чэнь Бода вместе с Кан Шэном расценили случившееся как «контрреволюционный бунт» и потребовали сурово наказать его организаторов.

Пока Мао наслаждался пейзажами Ханчжоу, каждый из членов высшего руководства страны по-своему объяснял происходящее. Для Люи Дэна оно являлось зловещим повторением «ста цветов», очередной попыткой «выманить змею из ее гнезда» и преподать хороший урок одураченной «ревизионистами» молодежи. Чэнь Бода и Кан Шэн осознали, что Председатель стремится ограничить, урезать власть Лю Шаоци. По их мнению, Мао хотел сделать свою политику более радикальной, и только. Речи о сносе всей партийной машины и быть не могло.

Но уже не за горами время, когда все они распростились со своими иллюзиями.

Расставленная Председателем ловушка вот-вот захлопнется. За четверть века до этого он сказал Кан Шэну в Яньани: «Дыни созрели. К незрелым не стоит даже и наклоняться. Дойдут — и сами отвалятся от стебля».

16 июля в окрестностях Ухани Мао вошел в мутные воды Янцзы. Подхваченный течением реки, за час с небольшим он проплыл около девяти миль. Этот заплыв должен был символизировать бодрость духа и готовность снова вступить в схватку. Фотография семидесятидвухлетнего Председателя, рассекающего покрытую легкой рябью гладь воды, появилась во всех газетах, на экранах кинотеатров мелькали кадры новостей.

Через два дня, не потрудившись оповестить Лю Шаоци, Мао возвратился в Пекин.

Вечером он отказался от встречи с главой страны и пригласил в свой кабинет Чэнь Бода и Кан Шэна.