Марево

"Кому первому подойдти?" думалъ Русавовъ, расхаживая вдоль по зал и поглядывая на бывшаго начальника: "кто изъ васъ больше виноватъ другъ передъ другомъ?"

Старичокъ священникъ одиноко сидлъ у окна, и степенно сложивъ руки, избгалъ взгляда другаго купца, раскольника, переминавшаго въ рукахъ картузъ.

Положеніе стало еще затруднительне, когда старый докторъ, отецъ Врочки, влетлъ мелкимъ бсомъ и началъ со всми здороваться…

— Завидный характеръ, шепнулъ Авениръ подсвшему Русанову: — дочь-то гд? А ему и горюшка мало….

— Я уйду, отвтилъ тотъ. — Каково видть эту рознь даже между своими?…

И въ самомъ дл онъ взялся было за кепи, какъ вдругъ вошелъ Чижиковъ; за нимъ половой съ виномъ и бокалами. Вс поднялись на встрчу хозяина….

— Ну, господа, заговорилъ онъ не совсмъ твердымъ голосомъ, — прошу не взыскать на угощеніи… Больно ужь спшно собрались… Коли въ чемъ виноватъ передъ вами, простите… Богъ знаетъ, придется ли когда свидться? Придется если положить за васъ голову, жену мою не забудьте… — голосъ у него дрогнулъ, и онъ торопливо взялъ свой бокалъ. — Не оставьте, Богъ васъ не оставитъ, а я служить готовъ… За матушку Русь! крикнулъ онъ, поднимая бокалъ…

— Ура! отвтили вс, обступивъ его:- качать его! качать!

И подхвативъ на руки, подняли вверхъ…

— Шампанскаго! кричалъ онъ, задыхаясь отъ дружныхъ подхватываній:- наливай проворнй!

— Ваше здоровье! проговорилъ Полозовъ подходя къ Авениру:- прости и ты меня, баринъ; дло коммерческое… сочтемся!

— Не то время теперь, чтобы старыми долгами считаться, отвтилъ тотъ, чокаясь, — а я не сержусь: за ученаго, говорятъ, двухъ даютъ…. А понадобятся деньги, къ теб же приду.

— Это онъ вретъ, шепталъ Русановъ Доминову, пожимая въ общемъ говор его руку, — не легко ему, да и къ тому попробуй приди за деньгами, пожалуй и не дастъ… А вотъ за что люблю Русь — незлопамятна! прибавилъ онъ вслухъ.

— Именно незлопамятна, подхватилъ докторъ, — вотъ вамъ теперь на дл это придется доказать… несчастной этой націи, которая только своего хочетъ, — и онъ взялъ было Русанова за пуговицу.

— Какъ такъ? отшатнулся тотъ.

— Вы вдь тоже въ Польшу….

— Нтъ, за границу, холодно отвтилъ Русановъ.

— А за коимъ шутомъ тебя за границу несетъ, баровъ? вступился, начинавшій хмелть, Полозовъ, уставясь противъ него руки въ боки…

— Да вамъ-то какое дло?

— Не дло ты говоришь, вотъ что! Какого Русака теперь понесетъ за границу? чего онъ тамъ не видалъ? какого добра?

— Опомнись, глаза-то пропилъ что ли? ты погляди на барина-то, въ какомъ онъ убор, перебилъ раскольникъ, указывая на перевязки Русанова.

— Вотъ это такъ, заговорилъ священникъ, — этого барина и я знаю; за дурнымъ не подетъ… а вотъ вамъ докторъ не слдъ такія рчи держать… да еще и не въ первый разъ.

— Да, нтъ, что же! оправдывался тотъ, оробвъ:- я такъ только насчетъ гуманности вообще… я самъ немножко прогрессистъ… матеріалистъ, путался онъ:- вотъ на молодежь сошлюсь.

— А по вашему, по просту, сказалъ раскольникъ, — ни Богу свча, ни чорту кочерга.

— И ты туда же, разгорячился было докторъ, — самъ-то отщепенецъ, молчалъ бы ужь.

— Отщепенецъ? повторилъ раскольникъ глухимъ тономъ и глаза его засверкали изъ-подъ сдвинутыхъ бровей:- да хоть и отщепенецъ, а все ближе къ нимъ чмъ ты; мы вотъ съ батюшкой-то споримъ о двуперстномъ, да еще кой-какіе счетишки есть, а вдь вы — эва куда махнули! поднялъ онъ руку къ потолку.

— Каковы мы ни на есть, отозвался Полозовъ, — да вотъ вс вмст, а переметчиковъ намъ не надоть… Вотъ теб Богъ, вотъ теб и дверь.

— Посошокъ, господа, посошокъ на дорогу! подосплъ Чижиковъ съ бокалами.

Докторъ не сталъ, однако, дожидаться, и ухалъ безъ посошка, сопровождаемый очень не двусмысленными взглядами.

— Есть ли у тебя деньги-то, а то вотъ за одно ужь, заговорилъ Полозовъ сильно навесел, и доставая бумажникъ изъ дутаго сапога:- Полозовъ двадцать тысячъ солдатушкамъ отсыпалъ, прибавилъ онъ не безъ гордости, — такъ за двадцать первой не постоитъ!

— Ничего, раскошеливайся, поддакнулъ раскольникъ.

— Спасибо на чести, перебилъ Чижиковъ, — а отъ убытка избавимъ; теперь присядемте.

Присли; священникъ помолился; наступила минута того молчанія, что всегда странно сжимаетъ сердце на разставаньи.

— Ну, теперь съ Богомъ! поднялся Чижиковъ, слегка поблднвъ.

Вс поочередно обнимались, и вс гурьбой вышли на крыльцо; въ собравшейся толп пронесся говоръ, десятка два знакомыхъ лицъ мелькнуло передъ взволнованными спутниками. Они торопливо усаживались въ телгу, откланиваясь провожатымъ; затенькали бубеньчики, загудлъ колокольчикъ сначала рдко, и пристяжныя закрутивъ шею, ровною рысцой повезли ихъ по улиц. Громче и громче частилъ колокольчикъ, трясче подпрыгивала телжка, лошади пошли вскачь… Вотъ и почтовая станція пронеслась мимо, потянулось шоссе, городъ плавно уходилъ изъ глаз…. На вс стороны зеленла даль равнины съ блыми точками хатъ, ручными зеркальцами прудовъ, темными полосками яровъ и рощицъ; высоко, высоко ныряя въ безоблачной синев;, замирала трель жаворонка, перехватываемая гудньемъ поддужнаго колокольчика.